ЗАПИСКИ О ДИНОЗАВРАХ

© Жангазы АХМЕТЖАНОВ

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Некраткое предисловие
Глава 1. «Минск-1», «Минск-32», БЭСМ-4 vs малёк
Глава 2. Спецвычислители времен «холодной войны» vs стажер
Глава 3. М-10 vs промысло
Продолжение следует…

Глава 1. «Минск-1», «Минск-32», БЭСМ-4 vs малёк

На втором курсе мне предстояло написать программу к курсовой работе по теме «Имитационное моделирование систем». К основной институтской ЭВМ (электронно-вычислительная машина — так в те времена назывались компьютеры) БЭСМ-4 такому мальку, как я, пробиться было трудно. Там ошивались преподы, старшекурсники и аспиранты, заигрывая с девушками из перфораторской. Зато вторая институтская ЭВМ, морально устаревшая «Минск-1», была почти свободна. Она занимала площадь размером с волейбольную площадку и напоминала, если глянуть из сегодняшнего дня, громадную бетономешалку. Или ряд агрегатов цементного завода. И трубы охлаждения были соответствующие, поперечником чуть ли не с метр. Пульт ввода и управления обилием мигающих лампочек, рычагов, ручек, кнопок напоминал кабину самолёта. Памяти было, не помню точно, но где-то около 4 килобайт. Всего памяти. (Для сравнения, память сегодняшних, 2005 года, средних «пентиумов» — 512 000 килобайт. И это только оперативная память, не считая графическую и внешнюю: винчестерную, флэшки, CD, DVD и прочее).

Ввод данных происходил следующим образом. Представьте себе 8 маленьких рубильничков, по числу битов в байте, и одну круглую кнопку «Ввод». На этих рубильничках, фиксируя их в положении вверх («1») или вниз («0»), вы набирали один байт, затем нажимали кнопку «Ввод». Машина проглатывала этот байт с удовлетворенным уханьем. Затем набирался следующий байт. И так байт за байтом вводились и программы, и данные. Вот и всё устройство ввода, так сказать, клавиатура. (Мониторы и световые карандаши существовали только в фантастических фильмах, а роль световых карандашей сегодня играют «мыши»). Затем нажималась большая кнопка «СТАРТ». Если Вы не ошиблись ни в программе, ни в данных, ни при вводе, машина с урчанием перерабатывала введенные цифры и выдавала через несколько минут или часов результаты прогона на узкую длинную серую бумагу. Или не выдавала, что бывало гораздо чаще.

В этом случае машина впадала в раж и отвечала зловещими миганиями рубиновых лампочек под названием «Переполнение», «Зацикливание», «Деление на ноль» и прочее. Чтобы вернуть ее во вменяемое состояние, надо было одновременно нажать на две большие прямоугольные клавиши «Нач. гаш.» и «Сброс». Иногда это не помогало, а взывать к инженерам было бессмысленно — машина была устаревшая, списанная и полностью отдана на растерзание студентам младших курсов. Последним средством оживления был хороший пинок в районе третьего шкафа (несмотря на модные тогда дискуссии на тему «Может ли машина мыслить?» никакого почтения к этим железякам мы не испытовали). Бить надо было с разворота градусов 300, пяткой, несильно, но резко. После сброса вся процедура ввода и прогона начиналась заново.

И программы, и данные, и результаты для непосвященных выглядели совершенно одинаково, примерно так:

01100101 10010001 11011100 0111…
и так далее. (О том, что ЭВМ могут выдавать на печать не только цифры, но и текст, я впервые с удивлением узнал из научно-фантастического рассказа то ли Кларка, то ли Бредбери «Тысяча имён господа бога».)

Не помню, существовала ли тогда в природе операционная система для «Минск-1», но на нашей машине ее точно не было. Вот такая была свобода выбора: можно было обойтись совсем без операционной системы, никаких тебе Unix и никаких тебе Windows. Самые продвинутые ходили со своими собственноручно написанными ОС.

Парадокс состоит в том, что на этих сундуках решались вполне серьезные задачи. Задание по моей курсовой состояло в построении программной модели «Системы массового обслуживания». Например, парикмахерской. На этой модели можно было производить всяческие эксперименты. Например, перенести парикмахерскую в более людное место (т.е. «увеличить плотность входного пуассоновского потока»), или изменить число парикмахеров (то бишь «обрабатывающих усройств») — и сравнивать рентабельности, средние времена ожидания клиента, пропускную способность и прочие показатели. А наш самый продвинутый студент, отличник Коля Таранов, ваял модель целого металлургического завода. И эти модели работали и выдавали результаты.

Я не знаю, какие ЭВМ стояли в центре управления полетами во времена Гагарина и Леонова, но это были наши, советские ЭВМ, в то время лучшие в мире, за исключением, может быть, американских. (У нас, студентов, бывали жаркие споры на тему, чьи ЭВМ быстрее, наши или американские. О европейских или японских тогда и речи не было. Сторонники американских аргументировали их недавно достинутым преимуществом в космической гонке, что тогда и ежу было ясно, несмотря на официальные фанфары во честь советской космонавтики — еще свежи были впечатления от первых шагов Нейла Армстронга по Луне, даже по нашему советскому телевидению передавали эти исторические кадры). [I]

После этого была летняя практика в академии наук, на ЭВМ «Минск-32». Это несколько симпатичных синих шкафов в большом светлом зале, куда входить полагалось в белых халатах. Разница с «Минск-1» была огромной! Теперь не надо было вводить отдельные байты с пульта, а достаточно написать текст (текст! а не единички-нолики) и сдать девочкам в перфораторской. Они набирали текст, пользуясь уже вполне современного вида клавиатурой, и выдавали тебе толстую колоду перфокарт или большой моток перфоленты с приложенной распечаткой текста программы. Ты опять внимательно проверял текст, исправлял ошибки, и снова сдавал в перфораторскую. Полученный таким образом чистовик сдавался уже «на прогон» инженерам в белых халатах. Однажды я заглянул в тыл одного из раскрытых шкафов и увидел там такой дьявольски запутанный огромный моток ярких цветных проводов, что после этого смотрел на инженеров, как на колдунов, и удивлялся, что они выглядят как самые обычные люди — шутят, смеются, ходят с нами в столовую, с азартом играют в настольный теннис или волейбол в обеденный перерыв.

А во всех кабинетах, не только в машинном зале, модно было тогда повесить красивые картины, изображенные на печатающих устройствах ЭВМ посредством комбинаций нескольких символов — крестиков, ноликов и единичек. Я до сих пор не понимаю, как их делали. Ведь тогда не было ни сканеров, ни цифровых фотоаппаратов, никаких устройств ввода, кроме клавиатуры. Представьте себе клавиатуру в качестве сканера. Значит, совместное колдовство художников и программистов? А может, на каких-то секретных заводах уже были сканеры, а к нам картины попадали оттуда?

Однажды моя сданная инженерам на прогон работа вернулась и без ошибок, и без результатов. Мне сообщили, что есть проблемы с транслятором. Я это понял так, что сломалось некое таинственное устройство под названием «транслятор». Я был почти прав, только устройство, которое переводило тексты наших программ в коды машин, было не аппаратным, а программным, и называлось «Ассемблер» (прототип сегодняшних майкрософтовых макроассемблеров).

В начале второго курса приходилось иногда подрабатывать грузчиком, стипендии не хватало, а просить у родителей было стыдно. И вот однажды я сыграл в каком-то шахматном турнире за профсоюзы, после чего мне отвалили кучу талонов на питание. Целых 3 р. 50 к. один талон, как и у штангистов, которые кушали раза в три больше. Хватило на целый семестр, и даже иногда шиковал с друзьями в ресторане «Спорт», там на эти талоны даже коньяк наливали, настоящий армянский коньяк с настоящей красной икрой на закуску. С тех пор я полюбил профсоюзы и всегда старался сыграть за них. Ау, где вы сейчас, профсоюзы?

На третьем курсе программа для курсовой писалась на уже вполне похожем на современный "Паскаль" языке "Алгол". Я сильно запустил курсовую, увлекшись вещами, далекими от учебы. Опомнился, когда до срока сдачи работы осталось несколько дней. К счастью, выяснилось, что не я один запустил учебу. Среди таковых оказались и головастые неразлучные друзья Сенька Зильберман и Марат Абенов. Они-то и придумали хитроумный выход.

Задание на курсовую работу выглядело как громадная и ужастенная с виду формула на нескольких страницах. Не то что запрограммировать, а просто хотя бы приблизительно понять ее было невозможно. Не помню, кому первому пришла в голову гениальная мысль, что эти громоздкие тексты задания не что иное, как нарочито запутанные формулы разложения в ряд обычных тригонометрических функций sin, cos, tg и так далее. А они присутствуют в стандартной математической библиотеке БЭСМ-4. Оставались кое-какие технические трудности — выяснить, кому какая функция задана, и вместо требуемой программы подсунуть стандартную, замаскировав ее всяческими псевдокомандами. И немножко исказить результаты посредством программного датчика случайных чисел — для вящей убедительности. Мы уложились как раз в срок, препод ничего не заподозрил, и почти вся наша группа получила пятерки за курсовую работу. «Профессор оказался лопух, и аппаратуры не было при нем».

Примечания:

I. Шагов Нейла Армстронга по луне не было — с изумлением узнал я по какому-то российскому телеканалу. И это была не юморная программа типа «Розыгрыша», сидели солидные дяди — кандидаты в доктора и доктора, на полном серьезе доказывали, что полеты на «Аполлонах» были срежиссированы в Голливуде. Историк Фоменко, доказывающий, что Чингисхан и князь Долгорукий — это одно и то же лицо, отдыхает! Еще одна четкая иллюстрация к анализу рынка Н.Винером: «Телевидение демонстрирует не то, что истинно, а то, что продается наилучшим образом». Интересно, каково мнение на этот счет нашего известного астронома профессора Тейфеля?

Архив по годам

 Наш спонсор

 Реклама