Александр АГАРКОВ
Из цикла «Читая коллег»
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
Я с правдой носился, как дурень со ступой,
В надежде, а вдруг полечу?
Валились от хохота люди — ой, глупый,
Да разве тебе по плечу?!
…А ведь говорили мне умные люди:
— Сынок, ты лететь не спеши.
Зачем тебе это, ведь лучше не будет, —
Живи и людей не смеши.
Виктор РУБАН
Я с детства мечтал прокатиться на ступе
Взаправдишной Бабы-Яги.
Я — помню — еще в детско-садовской группе
Все капал друзьям на мозги:
— Вот влезу я в ступу заветную эту,
Метлою взмахну, полечу,
И сразу же стану известным поэтом
И премии все отхвачу!
Собранье нетленных моих сочинений,
Всей жизни глобальный итог,
Издаст на страницах своих, без сомненья,
Журнал для маститых — «Восток».
Но мне говорили неглупые люди:
«Живи и людей не смеши!
Крути — не крути, видно, лучше не будет,
Не можешь писать — не пиши!»
Дружок, это шутка, не нужно обиды!
Пиши и печатай — сто лет!
Поэты — они ведь всегда индивиды,
Кто в ступе (танке), а кто-то и нет!
ЕСЛИ МОЖЕШЬ, БУДЬ ПОСТРОЖЕ, А НЕ МОЖЕШЬ — БЕЙ ПО РОЖЕ!
Эх, Сережа, Сережа, Сережа,
Мне бы твой молодецкий разгул,
Если бить, так с размаху по роже,
Если ветер, чтоб яростно дул.
…Мне милее, чтоб ветры и бури
Разрывали, как парус, покой.
Марина Колосова
Вроде женщине драться негоже,
Но порой до того достают,
Так бы — рраз! — и с размаху по роже!
Да боюсь, что меня не поймут.
Так вот только мечту и лелею.
И машу (только в мыслях!) рукой.
А вообще-то мне ветры милее,
Бури чтоб разрывали покой.
Чтобы массы в порыве едином,
Проклиная земные грехи,
Мне кричали: «Марина! Марина!
Напиши-ка про это стихи!»
Буду больше работать, как трактор!
И писать, нажимая на газ!
Ах, редактор, редактор, редактор!
Что же ты побледнел и угас?
НОЧНОЙ ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ КУКУШКИ
Подступает темнота,
Щеки жжет подушка.
Есть же старая мечта —
Полететь кукушкой.
Валерия Иванова
Предисловие-примечание:
Кто читал мои стихи —
Вирши — те, что выше.
Тот простит мои грехи
И меня услышит…
(См. выше пародию на Виктора Рубана)
А теперь — пародия:
Разговор начистоту —
Мужики и бабы
Нынче пестуют мечту:
«Полетать бы кабы!»
Ту снедает тошнота,
Щеку жжет подушка:
«Мрия (у хохлов — мечта)
Полетать кукушкой!
Этот в ступу влез и рад —
Спер у Бабы-Ёшки!
Про такого говорят:
«Он того… немножко».
Тут, что ни поэт — летит,
На метле ли, так ли.
А народ на них глядит,
Словно на спектакле.
Поглядит, почешет лоб,
Говоря при этом:
«Может, лёт — для рифмы чтоб?
Что с них взять — поэты!
Пусть летают тот и тот —
Были бы здоровы!
(Вспоминают анекдот,
Видно, про корову).
Коли ты поэт — летай
Нынче в небе чистом.
Но, дружок, не забывай
И про пародиста!»
МУЖСКОЙ РАЗГОВОР ПОЭТА И ПАРОДИСТА
Ты начальник большой! Ну и что же!?
Я сапожник, но знаю и стол.
Забегай на досуге, погложем
Актуальной проблемы мосол.
Юрий Плеслов
Ты — поэт-пародист? Ну и пофиг!
Я — поэт, но имею и стул,
Не такой, как какой-то дистрофик,
Тот, что вынужден жрать саксаул.
Забегай на досуге, братишка,
Брось пародии, к черту, писать!
Угощу стихотворным винишком,
Дам поэмы мосол обсосать.
Я из виршей салат настрогаю,
В оду — вод Иртыша напущу,
Стихотворных ершей накидаю,
И ухою тройной угощу.
Обсосешь ты мосол, дернешь сотку,
Станешь мягче, откушав ухи,
Нынче станет и впредь не в охотку
Парафинить чужие стихи.
ЧИТАЯ ЕВГЕНИЯ КУРДАКОВА И ОДНОВРЕМЕННО БЕСЕДУЯ С АНДРЕЕМ КРАТЕНКО
Художник, художник, художник молодой!
Нарисуй мне девушку с распущенной косой.
Евгений КУРДАКОВ
Когда от снега, как змея от кожи,
Освободится талая земля,
Сажусь на дрожки, разбираю вожжи,
И еду я души смиренья для
Туда, где так давно, почти невинным
(Не путать с тем Невинным, что в Москве)
Я пил вино в Веселом, пиво — в Винном…
И нынче, отдавая дань тоске,
Беру пузырь и хлеба с колбасою
С собою в дрожки и опять туда,
Где я увидел девушку с косою,
И пацаном где бегал я когда.
И там-то вот, вот там-то я тогда-то,
Хватив с полштофа с дедом первача,
Тихонько ворошу дела и даты,
И хоть уже изрядно я поддатый —
Но кровь воспоминаний горяча!
И хочется воскликнуть: «Где художник,
Картину что создаст: вот я босой,
Сопливый и лежу у стройных ножек
Той девушки с распущенной косой!
Деваха, краснолица и ядрена,
Кровь пополам с топленым молоком!
И я в хлеву у бабушки Матрены,
Шепчу стихи ей, страстью распаленным,
Шершавым неумелым языком!
Короче, вот она, моя деревня!
И вот он, типа, мой и дом родной!
И вот он — дед Фиофилактыч древний
С седою и посконной бородой.
Садимся с дедом, наливаем стопки,
Пьем без закуски и без дураков.
Потом об ентом плавно, неторопко
Стихи напишет Женя Курдаков.
УЧЕНИКУ — ОТ УЧИТЕЛЯ (Совсем не пародия)
Пронизан солнечным лучом,
Торжественно высок,
Блестит пасхальным куличом
Ивановский белок.
Михаил Немцев
Когда мы встретились с тобой,
Ты был еще сынок.
Но плавал в дымке голубой
Ивановский белок.
Ты — ученик в ЛГМТ,
А я веду урок,
А там, в небесной высоте,
Ивановский белок.
Мы в КВН рубились вдрызг,
Победой был итог!
Салютовал нам сонмом брызг
Ивановский белок.
Ты был так молод и смешлив,
Полдня смеяться мог,
Но в пику пик был молчалив —
Ивановский белок.
Чредою годы пронеслись,
Ты стал мастит и строг,
Но как всегда пронзает высь
Ивановский белок.
На фото старом в давний год:
(Как этот миг далек!)
Вот Миша Немцев, я,
А вот —
Ивановский белок.
Эта дружеская, я надеюсь, пародия была написана в начале девяностых, к выходу одного из первых номеров,
увы, недолго просуществовавшей усть-каменогорской газеты «Кадес», которую одно время выпускала
госпожа Катаева, а двумя ведущими репортерами в ней были Вадим Обухов и Сергей Васильев.
Первый из них, помнится, все печатал какой-то остросюжетный детектив из жизни абхазских негров.
А Сережа Васильев сыпал гневные филиппики давно тогда уже уехавшему от нас очередному руководителю
областного масштаба. Все это и побудило черкнуть пародию, которая и была напечатана
в «Городской газете», мною в ту пору руководимой. Обе газеты, увы, почили в бозе, а вот
пародия — осталась.
АРИК ИЗ КОМАНДЫ «ВОБЛА»
На днях, совершенно случайно, в одном из киосков «Союзпечати» попался мне первый номер
японского еженедельника «Седаки симбун». Представляете, каково было взять его в руки мне,
известному японоведу-ниппонисту, свободно читающему в подлиннике Мацумото Сэйтё и Кобо Абэ, трижды
покорившему гору Фудзи и чувствующему себя в японском порту Йокосука свободней, чем американская
атомная подводная лодка!
И хотя в «Городской газете» и нет обыкновения печатать дайджесты ближнезарубежной,
а тем более — дальнезарубежной прессы, я, силою своего авторитета и положением литконсультанта
на полставки, все же заставил редакцию проанализировать японцев. Тем более, что не все у нас пока
еще столь хорошо, как я, знают японский язык.
Начну с того, что газета напечатана на прекрасной рисовой бумаге, так что, кажется, замочи ее
в кипятке, добавь туда кусочков мяcа, которого, как пишет еженедельник, в их родной префектуре
Шыгысицу навалом — и вот тебе японский суп! Правда, японцам это чаще всего не нужно. А
нам — так в самый раз.
Газета принадлежит мощному концерну «Седаки энд чувяки компани» — лидеру
внешнеторгового бизнеса префектуры Шыгысицу. Открывается номер приветственным посланием шеф-редактора,
г-жи Катаяма. Здесь же фантастический рассказ японского супержурналиста, известного заочного борца
с японской мафией Серико Васи под интригующим названием «Как я замахнулся на бывшего префекта
Шыгысицу». И то сказать — замах крутой! Ему бы вообще не было цены, если бы Серико Васи
написал рассказ во время правления префекта. А так рассказ немного теряет. Под стать и иллюстрация,
помещенная здесь же. На фото — машущий топором человек, отдаленно напоминающий российского
барда Розенбаума. Впрочем, иллюстрация, кажется, к материалу Серико Васи не относится, но ассоциации
вызывает. В заключение рассказа Серико сообщает, что в связи с публикацией на него начались
гонения — не хуже, чем на Залмана Рушди, так что он вынужден был эмигрировать с Хоккайдо
на Сикоку, благо — его там с руками оторвали (в переносном смысле).
Вторая и третья страницы целиком посвящены местному японскому колориту, где читатель может найти
материал на любой вкус. Особое место еженедельник уделяет телепрограмме, которая может вызвать у нашего
читателя лишь острое чувство зависти! И вестимо — два десятка телеканалов, среди которых особо
выделяются три телекита: «Марико TV» — лидер рекламного бизнеса префектуры Шыгысицу,
«Эй — Би — Чи!» — суперфинансового многопрофильного концерна-пирамиды
с филиалами в Вашингтоне и Лениногорске и, конечно же, гиперкита — концерна
«Седаки энд чувяки компани» — «Седаки-Тиви». Есть, что говорится, где
разгуляться глазу!
Львиную же долю страниц занимают перепечатки из других источников. Как видно, в газете неплохой
аппарат журналистов-компиляторов (в хорошем смысле этого слова!). Тематика в основном
сексуально-анекдотическая. Секс — крутой, анекдоты — бородаты. Так что любители поздней
клубнички могут отведать ее аж в октябре. Любители жути также найдут себе достойное чтиво — все
это на последней странице.
Однако гвоздем номера можно считать публикацию глав из повести известного японского журналиста,
эссеиста, непревзойденного мастера инвертью, кунгфуиста и каратиста, Вохубо Мидави, автора таких
известных и нашумевших в Японии триллеров, как: «Разрыв лаптя в воздухе»,
«Убийца вышел из холодильника «Самсунг», «Двое из одного яйца» и многое другое.
Моим переводом данной публикации мы и заканчиваем этот краткий обзор. Остается только добавить, что
по договоренности местной администрации с японской фирмой «Седаки энд чувяки компани» теперь
еженедельник «Седаки симбун» можно будет купить и у нас в городе. Уже вышли второй и третий
номера. Так что — учите японский. Кстати — даю уроки. И я не мог не снабдить этот материал
прекрасным рисунком моего китайского друга, непревзойденного мастера го-хуа, долгое время прожившего
в Японии, г-на Санио Крахино.
А вот и отрывок.
Вохубо МИДАВИ
АРИК ИЗ КОМАНДЫ «ВОБЛА»
От переводчика: Свободно владея японским в совершенстве, я мог бы перевести название повести
иначе. По-японски это звучит так: «Арико, какаи кака!", где «Арико» — имя главного
героя — каратиста-кунгфуиста. Я перевел его просто — Арик, тем более что, как вы увидите,
речь идет о … нашем земляке-казахстанце! Конечно, это не Серик Конакбаев или Аскар Можанов,
но тоже паренек — я тебе дам! Но об этом позже. Какаи — это где-то близко к нашему
понятию — команда, пожалуй, даже — контора, банда, кодла. В Японии мафия — почище
сицилийской. Ну, а кака — это отнюдь не то, что означает у нас. По-японски — это рыба,
сродни нашей вобле, тарани, сорожке. Я выбрал воблу. Дело в том, что в повести идет речь
о японско-международной наемной шайке морских камикадзе, которые совместно с абхазскими неграми
попытались свергнуть правительство одного из островов Малайского архипелага. Вот в него-то и затесался
наш земляк — Арик Кара-Негербаев (всякое сходство с Арнольдом Шварценеггером — совершенно
случайно!). Но — слово японскому автору. Пояснения по тексту — переводчика.
Примечание один: по японскому обычаю «низзя» автор пишет рифмованной прозой.
Примечание два: вся японистско-каратистская терминология взята из произведений г-на Вохубо Мидави
(всякое сходство с Вадимом Обуховым — совершенно случайно!).
Примечание три: все имена, названия населенных пунктов, газет и т.д. — изменены. Но легко узнаваемы.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. СЕДЬМОЕ ХАРАКИРИ АРИКА
ВСТУПЛЕНИЕ. КРУТОЕ КУМИТЕ
Я шел по куаки-цуки. У меня были заняты руки. В них были уоки-токи. В это время в небе пролетал
Коккинаки. Хотелось драки…
ЭКСПОЗИЦИЯ, КУЛЬМИНАЦИЯ И РАЗВЯЗКА — СРАЗУ. ЦИГУН-ЙОГА МИЛИЦЕЙСКОГО СТАРЛЕЯ
Давно я не был на татами, привык врагов рубить руками и зубы вышибать ногами, раз — и готов партнер.
Шумело рядом Курасио, я шел неслышно и красиво, узи помахивал лениво, навстречу опер пёр. Я — Арик
Кара-Негербаев — его одной ногой срубаю, его фуражка голубая стремглав летит в кусты. Я провожу
ушира-гери, он разбивает носом двери, ногой владея в равной мере — я — кя! — ему кранты.
А дальше были негры, Гагры, (причем абхазцы негры как бы), а дальше были секс и бабы, вино и домино.
Я не видал таких сражений, носились ниндзя словно тени, я их умело брал на темя — кричали:
«Мастер бьет!» Да, были в наше время люди! Да их и тысяча орудий свалили б вряд, хотя бы
в груди стрелял им миномет! Как жаль, увы, сегодня, братцы, придется взять мне вакасатси не для того,
чтобы махаться, а для других забот. Беру я вакасатси в руку, чтоб выполнить обет сеппуку (для тех, кто
не постиг науку: вспорю себе живот!). Не задержусь я в этом мире, раздам друзьям нунчаки, гири и жизнь
закончу харакири, не дрогнула б рука…
Но прежде - Вохубо расскажу Мидави, и он рассказ мой в повесть вставит, и тем меня на век прославит,
а может — на века!
На этом надрывном месте мы и заканчиваем публикацию отрывка из повести. Напишите нам, понравился
ли он вам. Если да, то мы продолжим публикацию.
Шалико АГАРЯН, сэнсэй
И — несколько эпиграмм:
Менгали Мусину, журналисту и писателю
При чтении тонок и вкусен
Газетчиков дедушка Мусин.
Александру Крахину, музыканту, композитору, поэту, художнику
Мой друг, ты столько муз постиг,
Гитара, песня, кисть и стих:
Двух быть не может мнений,
Когда — и друг твой — гений!
Анатолию Акаве, журналисту, редактору
Коль нет в редакциях запарки,
Порой мы поднимали чарки,
Бывало, иногда ругались,
Но до сих пор в друзьях остались.
Андрею Кратенко, журналисту и издателю, собкору газет «Время» и «Экспресс-К»
Он любит цитировать Фолкнера часто,
Лиричных новелл удивительный мастер,
Он может шедевр создать «на коленке» —
Коллега и друг мой Андрюша Кратенко.
Виктору Веригину, поэту, коллеге по факультету
Ты с Гоголем был во студенчестве схож,
Он был казачок и писатель, ты — тож.
Но Гоголь прозаик был, ты не таков,
Ты автор хороших казачьих стихов.
Валентину Балмочных, поэту и прозаику
Если б был бы бал мощных,
Там бы был и Балмочных,
Если б был он поэтом,
То писал бы про это.
Если б был он прозаик,
То писал бы про заек.
Если выпьет сто граммов,
Пишет и эпиграммы.
Александру Егорову, поэту, прозаику, редактору
Мал золотник, да дорог.
Фамилия? — Егоров!
Леониду Кузнецову, редактору первой истинно свободной прессы
Его «Губерния» как «Импульс»
Всегда сражала подлецов.
Размеренный сбивал он им пульс —
Редактор Леня Кузнецов.
Юрию Коненкину, теперь Юрию Ханинге-Бекназару, главному режиссеру театра Астаны
Наш Юрка раньше был «Конем»,
Теперь он — супер-стар.
Театр столичный и при нем —
Ханинга-Бекназар.
Николаю Зайцеву, краеведу, директору музея, меценату — в одном лице
Всю жизнь кого-то он просил,
А местные вожди:
— Нет, денег, не хватает сил!
Ну, Зайцев — погоди!
Поможем мы, когда смогём…
А он не ждал, творил.
Создал такой музей, и в нем
Историю хранил.
Пройдут дожди,
Уйдут вожди,
И высохнет вода.
Но память добрая о нем
Останется всегда.
|
