«ОПУСЫ». Часть 3

Я не солдат!

Мои отношения с армией были всегда неоднозначными. Служить я не хотел, но и никогда не отказывался. Один знакомый офицер с моей военной кафедры, уговаривая меня написать заявление о желании служить в армии (а тогда только начались афганские события и была угроза конфликта в Польше) сказал: "Пойми, тебе лучше написать, что хочешь служить! В военкомате не любят "косячников". В первую очередь они пытаются призвать тех, кто хочет открутиться от службы, а уж потом доукомплектовывают набор за счёт "сознательных" призывников". Так оно и оказалось на практике. Я связан с армией с момента окончания института, но служить мне так и не пришлось, не считая трёх месяцев летом-осенью 1980 года, проведённых на сборах. Всё началось с того, что про меня забыли…

В институте у нас была военная кафедра. Но, надо же так случиться, что именно с моего года решено было открыть на военной кафедре новый цикл по подготовке командиров войск связи. Это было тем более удивительно, что в Рязани, где я учился в радиотехническом институте, есть действующее высшее командное училище войск связи, а наш институт всегда специализировался на противовоздушной обороне. Американцы называли его не иначе как "рязанский ракетный колледж". Подготовку начали на базе нашего факультета. Не было ни достаточного количества учебных пособий, ни оборудованных техникой классов. Для их подготовки через ДОСААФ мобилизовали студентов, имеющих опыт общения с этой техникой. А я был членом комитета ДОСААФ института и начальником на одной из коллективных любительских студенческих радиостанций. Да ещё и учился на "нужном" факультете. Сыграло свою роль и моё знание азбуки Морзе, которую я освоил в Балхаше на занятиях во Дворце пионеров, ходя туда переростком-девятикласником, и учась вместе с пятиклассниками.

Три года военной кафедры я провёл в рабочей одежде, выходя только на утреннее построение. Мы всё сделали быстро и хорошо, не сорвав учебный график. И вот пришла пора ехать на сборы, а они у нас проходили уже после защиты диплома. Какому-то "очень умному" в Москве показалось, что будущие офицеры командного состава должны проходить сборы не 2 месяца, как это было раньше, а – три. И сборы не могли уложиться в летние месяцы между 4-м и 5-м курсами, как это было ранее. На сборы мы поехали уже после защиты дипломов. Но дипломы нам не стали выдавать до окончания сборов, хотя девушки, наши сокурсницы, получили их как положено. Атмосфера среди тех, кто должен был отправиться на сборы, была тоже достаточно специфической. Почти четверть выпуска (нас было около 200 парней) уже были женаты, у многих были дети, а у двоих – уже по двое. На собрание, посвящённое подготовке к отъезду, я не пошёл. А когда встретил друзей, вернувшихся с этого собрания и живо обсуждавших вопрос о том, кто с кем попал в одно отделение, взвод и роту, с удивлением узнал, что никто не помнил того, с кем придётся служить мне.

Тем не менее, я явился вместе со всеми на рязанскую пристань, ибо именно от неё речным трамвайчиком мы должны были добираться до места службы, о точном месторасположении которого никто не знал. Там я подошёл к начальнику цикла и задал вопрос о том, к какой команде приписан я? Тот задумался, сказал, что не помнит, и чтобы я вставал в строй в любом месте, а при перекличке всё встанет на свои места. Однако при перекличке моей фамилии не было… Озабоченный полковник, наш начальник цикла, предложил мне ехать со всеми и выбрать любую команду на моё усмотрение, в которой я был бы готов служить. Они забыли включить меня в списки, так-как я за эти несколько лет перестал ассоциироваться для них с остальной массой студентов, поскольку не столько учился, сколько работал. Это продолжилось и по прибытию к месту сборов. На меня не было приготовлено ни формы, ни пайка в столовой. Первые два дня я "бомжевал". Потом вроде всё наладилось, но при принятии присяги меня не оказалось и в списке её принимающих. Я расписался без фамилии, ниже общего списка.

Место для сборов оказалось прекрасным. Граница московской и рязанских областей – село Сельцы. Именно в Сельцах учился в школе Сергей Есенин, так-как его родная деревня Константиново находилась на противоположном берегу Оки и не имела своей школы. Есенинские места… Три месяца жизни в палатках на берегу Оки. Всё было бы прекрасно, если бы не Олимпиада-80. Для того, чтобы в Москве было чистое небо, в Подмосковье постоянно кружили самолёты, распылявшие "сухой лёд" и йодистое серебро. Тем же самым стреляли противоградовые орудия. И смотрели мы на солнечные "олимпийские" дни по телевизору, не снимая плащ-накидок, под проливным дождём. Три недели непрерывного дождя… Сентябрь выдался холодным. Уже числа пятого выпал снег, а нам ещё надо было жить в палатках до конца месяца. А когда за сутки до отъезда со сборов нас попросили сдать форму и тёплое бельё, и получить то, в чём мы приехали 2-го июля… Сутки в футболках и босоножках на снегу!… Жгли костры, проклиная и командиров, и армию… Приехав в Рязань, уже без разбежавшихся командиров, мы из принципа прошли строем через весь город, так-как пристань и наши общежития были на противоположных концах любимого областного центра.

В общежитии нас тоже никто не ждал. Наши места были уже заняты младшекурсниками, стипендию было приказано нам не выдавать до получения дипломов (через три дня), и мы стали "бомжами" уже все.

Устроившись на работу в Алма-Ату, я прописался в Балхаше у родителей. В Алма-Ате у предприятия тогда не было места, где могли бы прописываться принимаемые на работу, но, по специальному постановлению Правительства, приём на работу иногородних был разрешён. Министерству обороны нужны были инженеры-радиоэлектронщики в огромном количестве и нас посылали работать на полигоны. Я попал в город Приозёрск под Балхашом, хотя и числился работающим в Алма-Ате. Я не собирался оставаться надолго в этой "Алма-Ате". Через три года я намеревался перебраться в Балхаш.

Прошло три года, родственники уже даже подобрали мне работу в Балхаше, но тут опять вмешалась армия. Дело в том, что мне, в течение трёх лет подряд присылали повестки на сборы, но, так как я реально в Балхаше не жил, то и не получал их. А тут, я приехал в отпуск и в один из прекрасных дней мне лично вручают повестку в военкомат. Придя туда, я выясняю, что я числюсь злостным "косячником", а посему они собираются отправить меня на 6-месячные сборы с последующим призывом на 2 года. Такая перспектива мне не понравилась и, после 4-хчасовых переговоров, со ссылками на текущие испытания в Приозёрске с участием Министра обороны, мне разрешили сняться с учёта. При этом злорадно похихикали над моим заявлением, что я собираюсь прописаться по месту работы в Алма-Ате это же столица), и больше не нарушать их спокойствие. В Алма-Ате, без предварительного написания заявления на получение жилья, в прописке мне отказали, и я вынужден был его написать. Через год мне предложили внести деньги и получить однокомнатную квартиру в кооперативе в 2 минутах ходьбы от вновь построенного корпуса нашего предприятия.

Армия, казалось, только тот фон, на котором мне приходилось, да и приходится по сей день, работать. Но не тут то было. Ситуация в Афганистане была не из лучших и офицеров связи не хватало. И пришла очередная повестка. Статус оборонного предприятия не помог и сотни моих коллег по работе прошли медкомиссию, и были предупреждены о предстоящем призыве. Конечно, таких как я, призывали не для службы в районе боевых действий, а для замены тех кадровых офицеров, которых посылали в Афганистан. Но служить мне, тем не менее, не хотелось. Попытки договориться о том, чтобы меня призвали служить в ту войсковую часть, в которой я проработал уже много лет инженером были неудачными. Я смирился. Но медкомиссия нашла некоторые нарушения и послала меня на дополнительные анализы. Пришлось пару раз съездить в поликлинику и получить заключение, что всё в порядке. Но, когда я получил это заключение, то не смог поставить на подпись врача печать, так-как кто-то отсутствовал. Я сдал в военкомат это заключение без печати, и уехал в Приозёрск на работу, в связи с окончанием времени, отведённом мне на медкомиссию. Кто бы тогда знал, что отсутствие этой печати сыграет такую большую роль в дальнейшем.

Месяца через два в войсковую часть, где я работал, пришла с предприятия телеграмма о вызове меня на республиканскую мандатную комиссию. Именно эта комиссия даёт направление в конкретную войсковую часть. Мне потребовалось некоторое время на передачу числящихся на мне материальных ценностей, и я поехал в Алма-Ату. Явившись в военкомат, я узнал, что опоздал на сутки. Призывники нашего района уже прошли мандатную комиссию. Я числился не явившимся. Было много крика. Военком топал ногами, но сделать ничего не мог, так как у меня на руках были все документы, подтверждавшие, что я не потерял ни одного дня лишнего. Они выдали мне на руки направление, и я пошёл на комиссию сам. Выслушав доклад о правах призываемых офицеров и членов их семей, вместе с несколькими сотнями призывников из Алма-Атинской области – я предъявил свои документы. Майор, руководивший процедурой, был в шоке, долго ругался на наш военкомат, и пытался отправить меня обратно. Но я отказался и потребовал письменного документа, чтобы меня не считали не явившимся. В конце концов, после совещания с кем-то, меня запустили на комиссию первым…

Грозный генерал-лейтенант первым делом запросил моё личное дело, но его не было, так-как дела призывников нашего района уже сдали в архив. Офицер-порученец бросился в архив, а пока со мной начали беседу с вопроса о том, почему я не хочу служить в армии. Я возразил, заявив, что в моём личном деле есть несколько заявлений с просьбой призвать меня в армию, ещё с институтских времён. И, когда казалось, что судьба моя уже решена, меня спросили о состоянии моего здоровья. Тут я "честно" ответил, что меня послали на дополнительное обследование, которое я ещё юридически не завершил. Личного дела всё не было… За дверью стояло несколько сотен призывников. Время шло… И тут председатель комиссии, одетый в штатское, но слова которого гипнотически действовали на генерала-лейтенанта, сказал: "Достаточно! Можете идти".

Выйдя из зала, я потребовал, чтобы мне сделали отметку о моём посещении мандатной комиссии для военкомата. После очередных консультаций майор написал на моей повестке "Прошёл мандатную комиссию. Призыв отложен до особого распоряжения". Военкоматовский люд, которому я предъявил эту повестку, был потрясён. Очевидно, они впервые столкнулись с подобным исходом. Куча народа приходило посмотреть на эту запись. На мой вопрос о том, что мне делать, мне предложили идти и продолжать работать. Я потребовал, чтобы они сделали мне отметку о посещении военкомата, которую я и предъявил в военно-учётном столе нашего предприятия. На предприятии удивились, что меня отпустили, но тут же снова отправили меня в Приозёрск, так как людей не хватало, а я был одним из ведущих специалистов.

После этого, меня лишь однажды вызывали в военкомат, чтобы сделать отметку о присвоении звания старшего лейтенанта. Меня это мало обрадовало, так как для младших лейтенантов и лейтенантов максимальный срок призыва был 29 лет, а для старших лейтенантов и капитанов – 33 года. Это военкоматовская хитрость. Как подходит возраст – они повышают звание.

Прошло десять лет… Я уже перестал ездить по командировкам и перешёл на ту работу, где работаю и по сей день. Сменилось и руководство нашего военно-учётного стола. Однажды меня попросили туда зайти и показали моё личное дело. В нём было записано, что меня нельзя призывать "до особого распоряжения". На вопрос чьё это должно быть распоряжение я честно ответил, что не знаю. И только тогда я понял, что не только в нашем военно-учётном столе, но и в моём военкомате, при призывах, на всякий случай, моё дело старались не поднимать, так как не было "особого распоряжения". Такая вот забавная история. С армией я продолжаю дружить и работать на неё, но солдат, из меня – никакой!

Иван Васильев