«ОПУСЫ». Часть 5

Экзамен по диамату

Произошла эта история летом, когда я заканчивал второй курс Рязанского радиотехнического института. Предстояла сессия, во время которой необходимо было сдать пять экзаменов. Среди таких достаточно сложных предметов, как высшая математика, теоретическая механика и физические основы конструирования (физика твёрдого тела), был и экзамен по философии, а точнее по диалектическому материализму, сокращённо называемому диаматом. Сам диамат был для меня несложным предметом, однако это был первый мой в жизни экзамен, перед которым я действительно волновался. И причины волноваться у меня были основательные. Принимать экзамен должен был доцент Самигуллин, известный своей строгостью и принципиальностью. Но не это волновало меня, а то, что у меня не было шансов получить на экзамене никакой другой оценки, кроме двух баллов…

Дело в том, что Самигуллин был одним из немногих лекторов, который аккуратно вёл учёт посещаемости своих лекций. В самом начале чтения своего курса лекций он предупредил всех студентов о том, что пропуск любой из его лекций без уважительных причин отразится на экзаменационной оценке. За каждые две пропущенные лекции оценочный балл будет понижаться на единицу. Лекции читались в течение всего учебного года по одной-две в неделю, а посетил я только пять или шесть из них… Шансы получить даже тройку, были практически нулевыми.

Дело осложнялось ещё и тем, что всегда я сдавал экзамены первым из группы, а первый сдающий у Самигуллина всегда получал два балла. Об этой его странности в институте ходили легенды, и преподаватель, который вёл у нас семинары по философии, предупредил нас при подготовке к экзамену, чтобы первым на сдаче экзамена должен быть тот, у кого больше пропусков лекций, мол, всё равно получать двойку. Он же предупредил о том, что Самигуллин, «заваливая» на экзамене свою «жертву», говорит долго и по широкому кругу вопросов. И тот из студентов, присутствующих на экзамене, которому в своём ответе удастся к месту привести цитату из этой «жертвенной речи» Самигуллина, может рассчитывать на повышение своей оценки.

Мне долго пришлось уговаривать старосту и комсорга своей группы, чтобы меня не записывали в число первых сдающих экзамен. Никто не хотел быть первым, а у меня и так были нулевые шансы из-за моих пропущенных лекций. И всё-таки мне удалось их уговорить. Я все свои усилия приложил к подготовке к экзамену. Я купил несколько разных учебников и почти всё свободное время читал их, хотя чтение учебников по диалектическому материализму никому из многочисленных моих знакомых не доставляло никакого удовольствия. Не доставляло это чтение удовольствия и мне. Тяжело было бороться с сонливостью… Посетил я и несколько заключительных лекций, стараясь попадаться доценту на глаза и активно участвовать в учебном процессе, отвечая на вопросы залу. На консультации у доцента перед экзаменом я также старался отвечать на все вопросы, и даже удостоился фразы: «Не надо отвечать на мои вопросы! Я вижу, что Вы подготовлены, пусть отвечают другие». У меня появилась надежда…

Была у меня и другая подготовленная хитрость. В нашем институте хорошо успевающим студентам разрешалось «уплотнять» сессию, сдавая один или два экзамена досрочно, с другими группами. Это позволяло раньше закончить сессию и больше отдыхать на каникулах. Получил в деканате такое разрешение и я. Смысл этой «хитрости» заключался в том, что Самигуллин не мог на память помнить сотни студентов и их посещаемость. Он вёл записи в записных книжках. И, придя на сдачу с другой группой, я, с одной стороны никак не мог быть первым сдающим, а, с другой стороны, нужной записной книжки у доцента могло при себе не оказаться.

Я учил и учил диамат. На подготовку к экзаменам по высшей математике и теоретической механике, которые я сдал на «отлично», я потратил по одному дню на каждый, продолжая всё остальное время заниматься философией. И вот подошёл день экзамена, который я намеревался сдать досрочно. Со справкой из деканата подошёл к аудитории, в которой проходил экзамен, и поинтересовался у доцента, могу ли я сдать экзамен. Он узнал меня, посмотрел на отличные оценки в моей зачётной книжке и дал согласие! Я уже готов был радоваться, что план сработал и подошёл к столу, чтобы выбрать экзаменационный билет, как вдруг всё рухнуло… Самигуллин, пролистав свою записную книжку и не найдя в ней записей о посещаемости студентов моей группы, предложил мне покинуть аудиторию и прийти вместе со своей группой. Ещё несколько минут я пытался уговорить его, но всё было тщетно. И вот наступил день экзамена…

Обычно экзамены начинались в восемь часов утра. Первая группа экзаменующихся получала около часа времени на подготовку и начинала отвечать. Приходить раньше девяти часов утра тем, кто не попал в первую группу экзаменующихся, не было смысла. Я пришёл в начале десятого. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что в аудитории, где должен был состояться экзамен, экзамена не было. И вместо восьми человек, которые должны были сдавать первыми, там находилось только пятеро. Одной из пятерых была девушка, которая чаще всего приходила одной из первых, но сдавала всегда одной из последних. Я зашёл в аудиторию и спросил: «Почему нет экзаменатора?» Мне напомнили о том, что этот день воскресный, а по воскресеньям экзамены начинаются не в восемь, а в девять часов утра. И в этот момент в аудиторию вошёл Самигуллин.

Девушка выскочила из аудитории на глазах удивлённого доцента. Нас осталось пятеро. «Это все?» – спросил преподаватель. И тут я подумал, что это – судьба! Я всегда сдавал экзамен первым. Всегда, начиная с четвёртого класса школы №18 шахтёрского посёлка Восточный Коунрад, в котором добывали минерал молибденит, очень нужный для танковой брони. Я первым подошёл и взял билет.

Билет меня обрадовал. Я знал ответы на оба вопроса достаточно хорошо. На то, чтобы написать краткие конспекты ответа, ушло не более тридцати минут. Краткий конспект ответа на каждый вопрос занял по странице текста. Я был доволен собой и заявил о том, что готов отвечать. Доцент узнал меня. Взял в руки мою зачётную книжку и, ещё раз полюбовавшись моими пятёрками, предложил сесть напротив него и начать отвечать.

Сесть напротив него… Обычно преподаватели предлагают сесть рядом с собой, и беседа с ними идёт негромким голосом, чтобы не мешать остальным экзаменующимся. Но только не у Самигуллина. Он сажал отвечающего напротив себя через два стола. Отвечать нужно было громким голосом. Если он говорил дважды: «Не слышу», то отметка снижалась на один балл. Об этом он предупреждал нас перед экзаменом. Мотивировкой у него выступала следующая сентенция: «Вы – будущие организаторы производства! У вас должен быть командный голос! Если у вас рабочий испортит деталь, то вы ему будете шёпотом на ушко что-то сюсюкать? Нет! Вы должны ему будете громко и внятно объяснить: насколько важна была эта деталь; что он натворил, испортив её; и в какое место он должен себе эту деталь засунуть!!!»

И я начал отвечать. А отвечать громким голосом, как оказалось, существенно труднее. Нельзя сориентироваться по реакции преподавателя и подправить ответ. Тут либо пан, либо пропал. Но у меня всё пошло успешно. По обоим вопросам Самигуллин досрочно остановил мой ответ, довольно кивая головой. Я снова ощутил надежду.

Пока я отвечал, Самигуллин уже заполнил мою зачётную книжку. Даже расписался, только не поставил оценку. Похоже, он был готов нарушить своё правило: Двойку первому сдающему! Но тут он открыл свою записную книжку…

«Так ты и есть тот самый Васильев?» – спросил он. Я ответил, что не знаю, возможно есть ещё кто-то с такой фамилией. Но, в моей группе, он не нашёл моих однофамильцев. Он предложил мне объяснить ему, почему я пропустил так много его лекций. Мои жалкие попытки что-то объяснить и ссылки на то, что главное знать предмет, а не сидеть на лекциях, только раззадорили его. Более сорока минут я слушал про то, что я абсолютный невежа и ничего не понимаю в диалектическом материализме. Он говорил пафосно и обличительно. Я молча слушал… Мне уже было всё понятно. Экзамен я не сдал.

Выйдя из аудитории, я был удивлён тому, что мне не поверили, что я получил двойку. У меня даже вытащили зачётную книжку, чтобы убедиться в этом факте. Но, увы, оценки в зачётке не было. Я спустился на первый этаж института, где было почтовое отделение, и отправил телеграмму родителям, что сдал на «хорошо». Я солгал. Родители так никогда и не узнали об этой моей лжи. Я не хотел их расстраивать. После этого было ещё два экзамена, которые я тоже сдал на «отлично». И вот подошёл «день пересдачи», когда сдавшие экзамен неудачно (по разным причинам) могли ещё раз сделать попытку. Для меня это был первый и единственный «день пересдачи».

В этот день я очень болел. С самого детства я регулярно болел ангиной. Болезнь, порой, протекала очень тяжело. С температурой под 40 градусов, бредом и почти закупоренным горлом, затруднявшем мне дыхание. Такая была и на этот раз. После последнего экзамена я попал под дождь и неделю не мог вставать с постели. Друзья заботились обо мне как могли. Только за сутки до пересдачи экзамена я смог самостоятельно ходить. Не знаю почему, но из головы вылетели все так старательно набираемые мной знания о предмете «философия». Мне нужно было утром идти на экзамен, а я не мог ответить ни на один вопрос. Просто не мог сосредоточиться. И тут выручил «старший товарищ».

Я, студент второго курса, жил в одной комнате с пятикурсниками. Они уже защитили дипломы и готовились к отъезду по местам их распределения. Один из них принёс мне маленькую книжку «Краткий словарь по философии». Он пояснил, что в ней отмечено около двадцати определений философских терминов, которые Самигуллин задаёт как дополнительные вопросы после ответа на билеты, чтобы уточнить оценку. Мне порекомендовали сосредоточиться и выучить эти два десятка определений. Несколько часов я «зубрил» эти определения. Буквы расплывались передо мной. Приходилось часто делать перерывы на небольшой отдых, но я «зубрил», «зубрил» и «зубрил».

Утром в «день пересдачи» я с трудом дошёл до института. Идти из студенческого городка, в котором располагалось наше общежитие №4, было не более километра, и мне помогли дойти. В деканат я вошёл сам и получил направление «на пересдачу экзамена». Подойдя к аудитории, я был очень бледен и меня пошатывало. Когда подошёл Самигуллин и пригласил нас в аудиторию, он узнал меня, поинтересовался здоровьем и предложил перенести пересдачу. Я отказался. Мне было всё равно. Я только хотел, чтобы всё быстрее кончилось, и я снова оказался в постели. Я знал, что и в день пересдачи действует «правило» – первый лишний. Оно отменялось только на второй, критической пересдаче, после которой могло последовать отчисление из института. Мне было всё равно. Я первым взял билет…

Прочитав его, я понял, что ответить на него я просто не могу. Если в день основного экзамена только краткий конспект ответа у меня занял по странице на вопрос, то тут я не смог написать более двух строчек. Я был подавлен. Сидеть и ждать отведенного минимального времени на подготовку не было смысла, и я реши пойти отвечать досрочно.

Хотя, что отвечать? Я не мог ничего внятно сказать. Каково же было удивление преподавателя, когда он услышал мой ответ. Ответ на каждый из двух вопросов уложился в две-три фразы. Попытки задавать мне «подсказывающие» вопросы ни к чему не привели. Я не мог ответить.

Доцент открыл мою зачётную книжку и увидел свою недозаполненную запись в окружении отличных оценок. Не знаю, какие мысли были у него в голове, но, наверное, он думал о том, что «завалить» отличника по не профильному предмету, это совсем не то, чем «завалить» отстающего. Он подумал, и начал задавать дополнительные вопросы.

Каково же было моё удивление, что все десять (или около того) вопросов попали в число тех двадцати, которые я старательно «зубрил» накануне. Я отвечал автоматически. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. «Ну вот», – с облегчением сказал Самигуллин, – «Я же вижу, что ты знаешь. Слаб ещё после болезни. Иди, лечись». И поставил мне четвёрку.

Вряд ли он сам вспоминал когда-то этот случай. Но мне он запомнился на всю жизнь. Будучи молодым студентом, я не любил предмет «философия», а после института с удовольствием читал философские работы. Ведь философия – это «любовь к мудрости» по-гречески. Когда я сдавал кандидатский экзамен по философии в политехническом институте в Алма-Ате, председатель экзаменационной комиссии, который преподавал философию ещё моему старшему брату, сказал мне после экзамена в ответ на вопрос, почему они мне поставили отличную оценку, хотя я на неё не рассчитывал: «Философия – это любовь к мудрости. Ты – руководитель большого коллектива и руководишь им много лет. Если бы ты не любил мудрость, ты бы не смог этого делать столь длительное время. Ты сегодня сдал экзамен не столько своими ответами на вопросы, сколько своими делами». Спасибо ему, также как и спасибо доценту Самигуллину!

Иван Васильев