Сборник стихов "Путь"

"Улица плакала: "Я вам нужна!.." Комета Земля Поиск предназначения "Зачнется слово, словно человек…" "Я учу науку расставанья…" Сентябрьский этюд Лагерный канон Война Полет валькирий Родина Недовольство Мартовский этюд "В переплетах пути, где ни мчать, ни пройти…" Мост Гамлет "Майор Петров и Джексон, лейтенант…" "И в малом солгали, и в главном…" Автобусы "Не сметь помыслить нищету…" "…А в женский мрак заходят с фонарем…" "И болен Ты, и я с Тобой…" Мой бог Декабрь "Мусульманин должен быть лукавым…" "Как жевали соленую корку такыра…" "Молю словоблудства избегнуть…" К музе Майский этюд "В начале было слово…" Подражание Егору Летову "В суете однообразной…" Толгау Караганда "Кто не рожден сорокауст…"

* * *

Улица плакала: "Я вам нужна!"
Но люди в грязь ее втоптали.

Облако пело: "Должна быть весна!"
Но кто-то дым в него воткнул.

Солнце хрипело, тонуло в крови.
Но мы молчали, и явилась ночь.

КОМЕТА

Приветствую вас, гадкие утята,
Бредущих, чтобы только не упасть,
Кто не поладил с городом-гигантом,
Кто месит сапогом пьянчужку-грязь.

Перебирая четки поколений,
Бери примером или на прицел - 
Едино все, и оглушает тленье,
Шипя, когда в очаг падет капель.

Умеющий поплакать - убоится,
Смеяться - разметается во сне,
Вот так и мы кровеним ноговицы,
Ведь по стране шагнуть, что по стерне.

Горгона в небесах! Возмездье пало
Косматое на черных простынях.
Заплачут звезды - прятайся в подвалы,
Зализывай свой сокровенный страх,

Ну а потом, с больными головами,
Вернемся, клены вспомнив у крыльца,
Закрыв совсем ненужными крылами
Возлюбленную стыдобу лица.

ЗЕМЛЯ

I
Предчувствуя землетрясения,
Мне надо лечь во тьму земную,
И сразу кутерьму весеннюю
Корнями нервными сплету я,

И пусть ломает мне хребет
Могучая земля - 
Последний щит от черных бед - 
Судьба моя.

И почернею, и сойду
На нет в тугой коре - 
Затем, быть может, чтоб во тьму
Не кануть хоть одной звезде.

II
Как странно пролежать в земле
Сто тысяч лет, сто тысяч зим,
Не видеть света, стыть во зле,
И оставаться невредим.

И вот, очнуться вдруг, и плоть,
Росточек, сироту поднять,
И корку почвы расколоть,
И задышать, и задышать!

Довериться сырой воде
И всякой клеткою расти,
Корнями бледными во тьме
Наощупь бередя пути.

Как страшно из земли восстать
Совсем один, совсем один,
И ждать, и ждать, и ждать, и ждать - 
Других ростков хоть до седин!

ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ

А мысли все занесены в досье,
Нелегкое туда напишет время:
Когда, зачем, о чем, и что, и где
Табу нарушило дурное племя.

Не разъясняйте нам, зачем мы лгали,
Ведь ложь не дождь, поймал - не убежит,
По-арестантски харкая в подвале,
Мы, как цари, шибали хризолит.

Спокойно, братья, разожмите руки,
На остановке следущей сойдем - 
Где изумленные, воры и суки
Очистятся и серой и огнем.

* * *

Зачнется слово, словно человек,
Нагим рождается в пустыне - 
Соляный столб, двуликий оберег - 
Форелью радужной сверкнет далеким ныне.

И нет у словолова ни друзей,
Ни судей, ни советчиков во благо - 
Есть только ночь, и чьи-то тени в ней,
Перо в руке, и чистая бумага.

Поэт - как чучело или чудак - 
Он, как язык, один - всегда со всеми - 
Безумный - времени бумажный знак,
Подверженный то взлетам, то паденьям.

* * *

Я учу науку расставанья,
И, как пес, лижу ступени
Белых снов в безлюдной рани,
Где застыло зверем время.

Вот уж расставанье недалеко:
Стенобойный - крыс мессия - глас,
Трубно око требуя за око,
Выпроваживает нас.

Что ломиться - стыд не тот ли мат?
Что не храм - то срам? и не прикрыться?
Может, будешь счастлив, может, и простят,
Может, воскресят синицы.

Тучи напророчили беду:
"Не веди, мол, месяц в поводу",
И хохочут, и кружатся птицы:
"За водой идти - не возвратиться".

Я учу науку повзросленья,
Мне уже не видеть снов ночами,
И, как пес, щенячее скуленье
Тщательно скрываю за рычаньем.

СЕНТЯБРЬСКИЙ ЭТЮД

Как миллионами сгоревших акций,
Осыпались листвой кусты акаций,
Первосвященные ковры
Печально улеглись на гулкие дворы.

Чернеет карагач, грустны березы,
И клен клянет грядущие морозы,
И, что взлетая, шепчут тополя,
Как эхо, вторит сонная земля.

А мы меж дел блуждаем, между строчек,
Где хмельный пир надеждам приурочен,
Меж жемчугом и зеркалами дня,
Смывая плоть под бисером дождя.

ЛАГЕРНЫЙ КАНОН

Не верю, не боюсь и не прошу,
И день седьмой считаю я за отдых,
Живу, и воздухом дышу,
Он самый чистый, этот платный воздух.

Для веры - глуп, а для безверья - горд,
Не верю ни себе, ни обелискам,
Запрятан веры крохотный оплот?
И нет ничьих побед - ни вдалеке, ни близко.

Смешно бояться - будет ли война? - 
Когда она идет тысячелетья.
Нехитро дело: мясо есть с ножа!
Но все же лучше, чем скулить под плетью
Или на крепкой ниточке порхать.

Зачем просить, когда итак твои
И горы, и верблюды, и дороги - 
Веди свой караван в свои сады,
И ни за что не смей просить подмоги.

ВОЙНА

Когда нальется небо
Расплавленным свинцом
И побегут по хлебу
За молодым отцом;

Когда, как сердце бабье,
Темнеют зеркала,
И в поле рябь за рябью
Кружится Смерть-Вдова;

Когда в стыду мужчины,
Что холод на селе,
Полстроя без причины
Посеены в земле;

Когда опали танцы,
И девы лягут в гроб,
Над белым фотоглянцем - 
Старуший темный лоб - 

Тогда беду-заботу
Хлебнет сверх сил народ
И проклянет кого-то
И кое-что поймет.

ПОЛЁТ ВАЛЬКИРИЙ

Вперед, вперед!
Буря, лети! Буря, лети!
Кони, вперед! Кони, вперед!
Земля впереди! Земля впереди!

Битва гремит! Битва гремит!
Железо! Огонь! Кровь!
Меч притомился раскалывать щит - 
Прочь с погребальных костров!

Девы войны, в Валгаллу!
По молниям на небеса!
Мчите героев по тучам алым!
Вихорь, бей в глаза!

Валгалла! Валгалла! Герои пируют!
Битва бессмертных, греми!
Железо поет, огонь ликует - 
Вечная буря крови!

РОДИНА

Отчизна - тризна по отцам
Или любить всегда одно?
И заколоченный Сезам
Пускай покажет хоть окно - 

Ты вышел бы босой под дождь,
Под солнце, ветер, град и снег,
Ведь сидя сиднем не поймешь
Зачем ты коротаешь век.

И на зазубринах стекла
Пускай сочится кровь твоя,
И если Родина болит,
Запомни - сердце не простит.

НЕДОВОЛЬСТВО

Нам бы вату что ли в ухо - 
Мы бы святы стали сразу,
На язык нам почесуху,
Вавилонскую заразу.

Сучью взятку двинуть в зубы,
Тридцать звонких кругляшков - 
Мы в колодезные срубы
Навалили бы грехов.

Человечка запалить бы - 
В месяц раз, а может, чаще - 
Все б гундосили молитву:
"От тоски тоску обрящем".

МАРТОВСКИЙ ЭТЮД

До дна промерз потоп, и вдарило зимою - 
Отчаянный сугроб дымится как редут,
Смешались свет со тьмой, и небеса с землею,
И кажется мечтой, что вдруг ручьи грядут.

Сосульки-штрафники нацелены в прохожих,
Туманная орда штурмует города,
Вертлявая метель, осклабясь пьяной рожей,
Корячась, по лбу бьет шершавые дома.

Засуетился люд и, звякая ключами,
Снуют туда-сюда и, сняв с себя лицо,
Свернув, суют в карман, потом, присевши с нами,
Болтают, пьют, едят, торопятся: "Еще!"

Греховно ли с людьми играть такие шутки - 
Лупить в ворота дней, как будто навсегда
Глазницы фонарей ослепли в промежутках
Средь туч, где мельтешат Черт, Ведьма и Луна?

* * *

В переплетах пути, где ни мчать, ни пройти,
Ни вздохнуть, ни пропеть, а дыру провертеть - 
Всю дорогу глядеть.

А откуда, куда? И зачем, и когда?
Что ль со ржи - заржавеешь, а с пшена - не поспеешь,
Иль с овса - так цена высока!
Из лихой лебеды? Доведешь до беды!

И брожу я, дурила, не глядя, вперед - 
То на черную клетку, где желтый восход,
То на белую клетку, где красный закат - 
Чтоб продул незашитую душу сквозняк.

МОСТ

Я шел по пустыне и встретил его - 
Измученный, строил он мост.
"Зачем ты", - спросил я, - "зачем ты один
В пустыне возводишь свой мост?"

"Нагрянет потоп и они побегут.
Тогда пригодится мой мост"
Хотел рассмеяться над ним я, и вдруг
Я стал помогать строить мост.

ГАМЛЕТ

И выдумали мы, что люди умирают,
И черный хлеб земли без соли слишком горек,
Что гаснут короли, и что с умом играет,
Кто не на шутку жив, живя шутом - о, Йорик!

Как пляшет на ветру и камни лижет пламя!
Ты здесь не суесловь - послушай как шумит
В висках малышка-кровь, смотри как бьется знамя - 
Почти как человек, который хочет жить.

И в схватке сам с собой, безумию доверить,
И ставить на него всю будущность игры,
Свободою дышать - и этим смерть отмерить,
И душу свежевать - кинжалами любви.

* * *

Майор Петров и Джексон, лейтенант, - 
Им жены тоже варят суп - 
Не как палач, не как тиран,
Не хуже всякого кошмар начнут.

Всем пустят из-под носа юшку,
Чтобы просохла на ветру,
Любого упекут в психушку,
На всякого найдут статью.

Нет, ничего не изменилось тут,
Любой юнец убийством дышит,
И Анна Франк опять дневник напишет,
Который снова не прочтут.

* * *

И в малом солгали, и в главном,
И кто враги, и кто друзья,
И про позор, и про осанну,
И все что можно, что нельзя.

И странно - гордые во славе - 
А побрели в один конец,
Споткнулись все о тот же камень,
И ночь надела свой венец,

И встали посреди пустыни,
Ладони не отняв с лица,
Молчим, не смея молвить имя - 
Сыны, забывшие Отца.

АВТОБУСЫ

I
Набиться так, как кильке и не снилось,
И, матерясь, поехать по степи.
И говорить: про дождь, про божью милость,
Про все что только лезет с под земли.

И разбежаться по отдельным грядкам,
Вгрызаясь по-червячьи в дерн,
Чтоб жизнь и смерть расставить по порядку - 
Законом быть и насаждать закон.

II
Что, хрипастая, перетопчемся?
Перемелемся - недовспомнимся?
Позабудешь тут и об отчестве,
И об чести, и о помыслах.

Влазь, наяривай!
Кто всех перестервозит?
Напихаемся до кошмариков,
До свинцовых рук, мозговых занозин.

* * *

Не сметь помыслить нищету
И то, что просто стар.
Как за гранатную чеку,
Цепляться за товар.

На тротуарах ледяных
Стоять в чаду голов,
Как будто двинула под дых
Судьба - и нету слов.

Уже в конвульсиях дрожа,
Уже не человек,
Смотреть, как точит вечность ржа,
Губя за веком век,

Где никому никто не нужен,
Как мертвый мертвецу,
И где всегда одно на ужин - 
Злой ветер по лицу…

Уйдет по норам старичье,
Ругая власть воров,
И юный месяц не поймет
В чем тут вина его…

* * *

…А в женский мрак заходят с фонарем,
Не будь же дураком, стегай себя ремнем.
Отшельник-самоистязатель,
Пещеры гулкой обитатель.

Внимаю я вращенье блюдца,
И вижу: призраки смеются,
Проказят, пальчиком грозят:
"Без боженьки безбожники загнутся?!"
И в лунное сияние летят.

И где маяк ослепший шарит тьму,
Откуда я бежал, где ничего я не пойму,
Там - в золоте богов - свобода всем рискнуть,
Там - пролегает новый путь.

* * *

И болен Ты, и я с Тобой,
И принимаю Твою боль.
Я награжден Твоей судьбой
И нет на свете лучших доль.

Я буду слово, кровь и камень,
Или не буду я никто - 
Вокруг меня ковыль волнами
И свежий ветер бьет в лицо.

Предчувствую Тебя, уверовал и внемлю,
И слышу будущего гул,
И за Тобой пройду всю землю,
Я - циник, раб и богохул.

И нет мне промысла и воли,
И нет покоя и нужды - 
Я огражден Твоею болью
От неизведанной беды.

МОЙ БОГ

Мой бог жесток и милосерден,
Он то ничтожен, то велик,
И удивительно бессмертен,
И умирает каждый миг.

Ему не надо храмов и законов,
Он сам и сила, и закон.
И вой войны, и жар любовных стонов - 
Во всем он славой утвержден.

Кто саженец, тот, точно, и садовник,
И всякое ранение - привой,
И небеса уже знакомой синевой
Падут на нас, пустивших в вечность корни.

Наверно, есть судьба такая - 
На протяжении веков
Метаться, время проклиная,
И ждать других еретиков.

В пустынях черных пролетает наш мирок,
Нас мало, мало - только миллиарды,
Ты, человечество, мой бог,
И мне других богов не надо.

ДЕКАБРЬ

Не имей сто щек, а имей сто рук -
Все равно, кто враг, кто друг -
Надо постоянно быть начеку,
Спуску не давая другу и врагу.

И у точки кипенья есть начало,
И ледовый Тянь-Шань когда закачало,
И когда засвистел первый камень юнца,
Вот тогда затрубило начало конца.

И от страха трясло города по ночам,
А наутро лизали зады палачам,
И седые отцы предавали своих сыновей,
И скулили, визжали и выли: 
			"Бей! Бей! Бей!"

И внушают теперь: "Не герой ты, ты - раб".
И от жизни собачьей ты слаб.
И бессмыслены жертвы, и бессмертен гнет.
Говори: 
	недостоин свободы народ.

Но когда лупил тебя целый взвод,
Топтали, швыряли в карьер, затыкая твой рот,
Выгрызали псы азиатский твой глаз,
Знай:
	ты был выше Тохтара, 
	честней, чем Олжас.

* * *

Мусульманин должен быть лукавым,
Христианин - прост, как крест,
Отчего нас мучит слава
И охота к перемене мест?

Отчего в степях, где нет ни камня,
Помнит все о городах,
И зачем такое нам живое знамя,
Если нас грызет звериный страх?

Небо, небо, я твой пленник,
Я, восставший из земли,
Млечный Путь, мой современник - 
Караван идет в пыли!

* * *

Как жевали соленую корку такыра,
Поклонялись светилам, молились зверью,
Как встречали мечами, отпускали с миром,
С кем попало делили и дом, и судьбу.

Ни расслышать нам вовремя дальних раскатов,
Ни заманишь намазом, ни причастьем очестить нас.
Убежит серый лютый - не зови меня братом -
Тесно в степи, ох, тесно - все не вместимся.

Телеграфные струны кобыза на солнце расплавились,
И ответят певцу молчаливым отказом.
Эй, Тенгри, хватит пялиться!
Всыпь как следует, в оба глаза,

В обе пятки, пятки белые -
Уж не высохла ль матери грудь? -
В обе души сиротские, закоснелые.
Послушай, встреться 
- и раздели наш путь!

* * *

Молю словоблудства избегнуть,
Когда и голов не сберечь,
И - друга - дорогу изведать,
И - выбелить начисто речь.

Заемным глаголом играю,
Заумные мысли ловлю,
И что же я нашему баю
Про жизнь и про смерть расскажу?

И чем же затянется рана?
И что же исторгнет клинок?
Соленое слово Корана
И холм, где молился пророк.

К МУЗЕ

Как тот, кто девушке крестьянской возвестил
Спасенье мира и пророка поразил
Сладчайшим ужасом познанья, ты была
Чуть не настолько же возвышенно-строга.

Теперь я вижу: мир убог, и мы у бога
За пазухой живые с павшими стоим - 
Извечная семья, единая дорога - 
Затем-то над любой трубою вьется дым.

Я тку священное полотнище эпох,
И все одно - орнамент ровен или плох - 
Вручи - схвачу копья железное ребро,
А может, золотого беркута перо.

МАЙСКИЙ ЭТЮД

Духи земли, схороните утраты!
Духи воды, расплескайте печаль!
Хлебный запах акаций - солдатам,
И для народов - неба эмаль.

Перед рассветом уходят из дома
Те, для кого времена невесомы.
Что же тогда мы попросим взамен? - 
Голубой Онон, Золотой Керулен!

Девушки цокают. Город. Любовь.
Новая сказка - из старых вестей.
По мостовой из промотанных слов
Катит коляску отец наш Орфей.

* * *

В начале было слово
И было слово убого
Не было среди нас такого
Кто как боги говорил.

Но бог украл это слово,
Надел на уста печать -
Приставив рога на голову,
Мы, бессловесные, 
стали мычать.

Затем он убил это слово -
Замучил и расстрелял
И все утихло под кровом,
Запрет никто не нарушал.

Я молча жил понемногу,
Но оно уже зреет во мне -
Так ненавистное богу -
Слово в пустой тишине.

ПОДРАЖАНИЕ ЕГОРУ ЛЕТОВУ

Я бы рад бы
да не по сеньке шапка
не по ваньке заточка
не по машке застежка
постным кукишем 
каленые ноздри щекотать

Нет, ну их на хутор -
в буераки отчизны.
НЕ с руки, ТАК с отмычки
всесибирский аншлюс
профуканная смычка -
по медвежьим углам метлой -
окаянной молодежи
и отпетого времени.

Вот так-то, браток,
втихомолочку…

* * *

В суете однообразной
Нас разносит белый ветер,
В суете однообразной
Подрастают наши дети.

В одинокие квартиры
Наметает ветер снег
И посередине мира
Замерзает человек.

Образ стертый, полузыбкий
Явно вижу на холсте,
Тлеет охра на улыбке
В полуночной темноте.

Коридор и пол покатый,
Тьма, огни - а в тишине
На буранном полустанке
Изнывает Жиренше.

И в кухонных разговорах,
Где опять и чад, и гам,
Станет ясно - очень скоро
Час расплаты по счетам.

ТОЛГАУ

Каменотес я, каменотес,
Хрупкое кружево каменных слез,
Хрупкое месиво каменных масс -
Где-то за камнем таится алмаз.

Я рассекаю, я отметаю,
Каждую трещинку помню и знаю,
Камень за пазуху, камень на шее,
Я без камней и летать не сумею.

Каменный гость и звездочет,
Знаю все беды наперечет,
Сильный придет, и безумный придет
Камень на камни повалит, снесет.

Все собираю, все расщепляю,
Мертвые камни огнем воскрешаю,
Камень в руке обращается в хлеб,
Из темноты сотворяется свет.

Каменотес я, каменорез,
Мчится лавина наперерез,
В пропасть скорей! чтоб не пропасть!
Жертва, костер, рисунок и страсть!

КАРАГАНДА

Дай мне проехать в автобусе мерзлом Твоем
На перегоне этапа от штолен к баракам,
Снежные змеи давя, юзом вползая на склон,
Строя вину из обиды чужой или страха.

Как мне взахлеб рассказать и поведать кому
Ветер, закатные тени свирепой весною?
Солнце, что лижет сосульки, выплавит тьму.
Солнце остынет, и март крыши снегом укроет.

Сядь. Найди, накрути зачеркнутый номер
Первый попавшийся, их у тебя немало.
Слушай ангелов пенье и гул их роя -
Что им сказать? Давай помолчим устало…

Серые хлопья царапнут скулу аруаха
Заблудшего. Что же искать? лишь слушать
Ветер тугой, ведь оплеухи чаще, чем плаха,
А телефоны - они дырявей, чем души.

Так дай же пройти это поприще снова и снова
В немилосердном краю, где стынут лампады.
Смотри - пирамиды горят, и труба зовет фараона,
Цепи звенят, и вышки встают из ада.

* * *

Кто не рожден сорокауст,
ползает, сорокапят.
Полон ли крылатого смысла,
иль безнадежно пуст
темный, таинственный шелкопряд?

Ломкий каблук,
локоть друга,
звонко застыло
злое стекло
перед тем, как лопнуть,
разлететься от взрыва
и выскочить из круга
следствий и подследственных
интуитивно, а может, назло.

Те, кто пришли, крылья в прихожей жмут -
окурки в карман, катехизис за пазухой.
Ты знаешь, этой зимой случится джут,
если переживем летнюю засуху.

Молись, займись раздачей хлеба,
меняй барщину на оброк и обратно на барщину -
толку нет, окна глядят не в соседа, а в небо,
где между облачных строк слышна одна тарабарщина.

Царица уходит, и масло сгорело,
счастливую голову руби сплеча.
Дрогнет невыносимой легкостью тело,
и вон - уж глодает его саранча.

Что сказать?
Что черен виноград за соседским забором?
Что в пятнашках календаря не раскатывают, а прикидываются?
Мудрость лезет в карман не за словом,
а за самокруткой, выдранной из словаря
гордого, красивого и мертвого народа?

Все пустое, - подумал я и учредил оброк,
Она пуста, - молвил прохожий без определенного места смерти.
За речкой поют: Сколько еще нам отматывать срок?
И все-таки она вертится, - еле доносится из-за облаков.