Александр АГАРКОВ
Записки байкера
 |
— Ну, ты и врать!
— В натуре, все — правда!
Из инвервью с Шалико Агаряном |
Примечание: в основу баек положены совершенно реальные события, имевшие место быть в давнем,
недавнем прошлом и настоящем. Однако всякое сходство с реальными персонажами, именами
и событиями — совершенно случайно.
Кто такие байкеры? Мотоциклисты, волосатые, бородатые, грязные, на мотыках ездят, народ пугают.
Чаще распространены на Западе. Есть и у нас.
А есть и другие байкеры, те травят байки. Хочу и я потравить. Усть-Каменогорские.
САМСУНГ
Когда А.С.Куленов решил с размахом обновить парк «Металлург», то привлек к этому делу
южнокорейскую фирму «Самсунг». Дабы, в свою очередь, привлечь потенциальных покупателей,
фирма кинула около двух десятков своих дилеров-шмилеров, мальчиков-побегайчиков и девочек-припевочек.
Те стали бегать по улицам с сумками, набитыми майками с символикой «Самсунга». Ражие девки
и ребята подбегали к опупевшим прохожим и сходу заявляли:
— Хочешь на халяву поиметь майку «Самсунг»? Тогда тут же переоденься!
Думаете, народ застеснялся? Таки — нет! Он стал в очередь! Ну, мужику
разоблачиться — пара пустяков. Но я видел и девиц (причем иногда и возраста постбальзаковского!),
снимавших-таки блузки или майки! Вот была потеха! А один пацан, имея полиэтиленовый пакет, вообще
оборзел. Он получил одну майку, положил в пакет. Потом снял свою, вывернул наизнанку, надел,
снял — получил другую. Потом то же, но, чтобы не узнали, надел темные очки. Потом кепку! Потом
вощще все снял! Так и одел всю семью! Восемь штук оторвал!
СЫН ПОЛКА ВАНЯ СОЛНЦЕВ
Был такой литературный герой времен Великой Отечественной, помните? «Сын полка» книжка
называлась. Про мальчика-воина в годы войны.
Так вот, лет 20 назад появился в городе аферист, назвавшийся выросшим Ваней Солнцевым. И собрал
обильную жатву с местных городничих и иже с ними, не хуже того Хлестакова. Его кормили, поили,
показывали детям. Давали деньги и подарки! Как же — литературно-художественный герой, сын полка!
При этом, глянь на него, нормальному человеку сразу было бы понятно, что это аферист. Вообразите:
роста среднего, яркий, военного кроя, френч, фуражка опереточного ловеласа, крашеные басмой
усики-мерзавчики, руки унизаны латунными перстнями. А на лбу, так, кажется,
и написано — «Аферист»! Но нет, местные Земляники и Ляпкины-Тяпкины принимали его на ура!
Ну, а дети вообще рты раскрывали, ибо баять «Ваня Солнцев» насобачился не хуже Бояна.
Так бы и кормился «сын полка», кабы не прокололся на чем-то. Так даже центральная
пресса об усть-каменогорском Хлестакове написала.
Но я-то столкнулся с Ваней Солнцевым чуть раньше! Как это было?
Ехали мы с женой в автобусе. Гляжу, вышеописанный мужик, сидючи с какой-то женщиной, давай
её сначала охаивать на весь автобус, а потом и по мордасам — раз-два! А все вокруг и прижухли! Баба орет:
— Рятуйте! Убивают! Режут!
Ну, я-то — вот он тут! Шасть к мужику:
— Чё, — говорю, делаешь, дурилка картонная?
Тот:
— Да пошел бы ты наіі; — а сам снова бабе — бац!
Ну, я такого обхождения не люблю — раз мужику в торец! Он пал на сиденье. Вянет. А потом как заорет!
— Я — Ваня Солнцев! Я сын полка!
— Ты что, мужик, двинулся?
— Я, — кричит аферист, — тебе справку покажу!
— Из дурдома?
— Я — фронтовик, я — Ваня Солнцев!
А баба его вдруг вцепилась в меня и давай орать дурницей:
— Он Ваню Солнцева побил, мужа моего любимого! Кто ему позволил?
А народ-то какой сердобольный попался!
— Где это видано, — кричат, — чтобы в автобусе ветерана войны и сына полка по морде били?!
— Что ж вы, — говорю, — раньше не кричали, когда он жену лупцевал?
— А те:
— Семейное дело!
Плюнул я, взял жену, вышел из автобуса и зарекся больше за женщин заступаться.
БЛАГОДАРНОСТЬ
Шел я раз зимой. Мороз, градусов сорок. Вечер был. Гляжу, а на остановке автобусной, в ямке оконной,
знаете, бывают такие дома, где окошки из подвала в ямку выходят? Да, так вот, ямку-то снегом
забило — сугроб. А из него, смотрю, валенок торчит. И шевелится! Ну, думаю, замерзает кто-то!
И давай это валенок из сугроба тащить. И вытащил мужичонка пьяненького! А когда вытаскивал, у него бутылка
из кармана выпала и разбилась. Портешок. Судя по запаху. И вытек! Тот мордасы от снега прочистил,
посмотрел-посмотрел на меня, да как даст по роже! Несильно, но обидно:
— Ты чё, мужик, опупел? Я ж тебе помог!
— Помог-помог! Отдыхал я! И бутылку разбил, мудак! — И мужик заплакал.
С тех пор я мужиков из сугробов не вытаскиваю.
ИМЕТЬ ИЛИ НЕ ИМЕТЬ?
Шел я раз летом. Бац, из-за одного угла на проспекте падает на меня мертвое женское тело. В смысле,
полумертвое. В смысле, полутрезвое. И просит:
— Парень… Доведи до дома!
— А далеко ли?
— Тут… рядом!
«Рядом» оказалось на Бабкиной мельнице!
Я трижды проклял себя, волоча девицу почти на себе — время было позднее, автобусы не ходили.
При этом время от времени девица вопрошала:
— Сссушай… а ты мэя иметь не будешь?
— О-о-о!
— Не имей сто друзей! — рявкала девица пожарной сиреной. И мы шли дальше.
Наконец в каком-то переулке она ткнула в калитку:
— Заходи!
Зашли.
— Звони в дверь, мамка откроет. А ты молодец, не поимел!
— У-у-у!
Дверь отворилась, вышел лоб повыше меня, а я сам — метр девяносто! А сзади морда кобеля чуть
пониже нас. Изумился лоб:
— Явилась, моп твою ять! И хахеля привела! Ну-ка, Шарик, возьми! — И на меня кобеля и спустил!
Ну, до калитки-то я добежал, а там — щеколда автоматическая! Короче, Шарик мне брючину порвал, скотина!
С тех пор я девок пьяных домой не провожаю!
КОЛЬЦО
Ехали мы раз с женой в автобусе. Народу было немного. Тут я гляжу — на полу что-то блестит.
Глядь, а это кольцо! Присмотрелся — и проба есть! Жена еще и слова сказать не успела, а я и говорю
на весь автобус:
— А кто это кольцо потерял?
— Я! — говорит дюжая кондукторша. Хвать у меня из рук кольцо и давай на пальцы нанизывать!
А оно-то не лезет! И вестимо: пальцы-то у неё, что твои сосиски!
— Вот, — нашлась кондукторша, — как руки-то к концу смены отекают! Ладно, утром
надену. — И сунула кольцо себе в сумочку.
— Дурррак ты, — говорит мне жена в сердцах.
С тех пор я кольца в атобусах не поднимаю. Не попадаются что-то…
ДОКТОР «ПЕПСИ»
Вы про доктора «Шлягера» слыхали? Да композитор этот, Добрынин! До сих пор не пойму,
почему — «доктор»? Да и Бог с ним! Я про нашего расскажу.
Это сейчас «пепсей» и «кол» всяких — напейся да описайся, а раньше
эта «Пепся» на уровне водки ценилась, в натуре говорю! Чуть продают, так тут и очередь.
И вот иду я раз, глядь, а в «Луче» её, родимую, и продают. Я — к очереди.
А последним — мужичок такой, маленький, плюгавый, хоть и на рожу, гляжу, интеллигентный. Сумарек
вот только мне у него не понравился. Объемистый такой. Только про сумарек подумал, а тут и очередь того
мужичка подошла. И вот он, прикиньте, говорит:
— Мне, — говорит, — десять бутылок. — И протягивает продавщице деньги.
Тут очередь возмутилась, не много ли?
— Позвольте, уважаемые, — говорит мужичок, — а кто лимит на продажу данного продукта
устанавливал?
— Ты терминами не дави, — говорит мужик за мной. — А «Пепсю» всем хочется.
Я, может, из-за неё «Талас» не взял, хотя бы мог, имею право.
— Вот и берите, любезный, а я возьму «Пепси», — не тушуется плюгавый. — А лимита
на эту продукцию никто не устанавливал.
А продавщица подсчитала бутылки и говорит:
— А у меня вообще их всего девять!
— Вот и хорошо, — говорит плюгавый, — так я их и заберу.
Тут уж я не выдержал, очень мне обидно стало, что даже бутылки мне не досталось.
— Вы, — говорю, — хотя бы одну бутылку оставьте. Я, — говорю, — жену
и детишек хочу потешить.
А он мне этак, с издевкой:
— А вы «Таласик» купите, вот и потешитесь.
— Тут я не выдержал и говорю:
— Ты что, мужик, шибко умный? Вот бери свой «Таласик» и пей его,
а я «Пепси-колу» возьму!
— Нет, — говорит плюгавый и, что меня взбесило, совершенно спокойно, — не возьмете.
А я возьму, так как выстоял очередь! А, кроме того — я доктор наук!
Вот этим аргументом он меня и сразил:
— А я…, — говорю, — я… — А чего, думаю, дальше?
Тот:
— Ну, что — «вы»? — Типа: «Ну, скажи, что ты академик, тогда, может, и поделюсь».
Но я-то — не он, не академик!
Оставил меня, гад, с открытым ртом, «Пепси» взял и ушел.
С тех пор я «Пепси» не пью. Дрянь напиток!
ЗА ПРОЯВЛЕННЫЕ БДИТЕЛЬНОСТЬ И ГЕРОИЗМ…
Идем мы раз с Серегой вечером из кабачка. Ну, выпили, сухого. Правда, много, бутылок восемь.
Но — ничего, твердо так ступаем. Я его домой провожать пошел. Он у 45-й аптеки жил. Доходим
почти до Стахановской, что проспект перерезает, а там, на углу, тогда сберкасса была.
Как видим, идучи мимо, в предбаннике сберкассовом, несмотря на неурочное время, кто-то шебуршится.
Серега сразу насторожился:
— Гляди, — говорит, — неладно там что-то!
Пригляделись, мать честная, а там сторожиха с каким-то мужиком, ну, это… Короче, сейчас
это называется «заниматься любовью», а раньше — по-другому. Да. В стояка!
Серега говорит:
— Дело дрянь! Сейчас он её бдительность усыпит, а потом и кассу обберет — как пить дать!
— Точно, — говорю. — А бабу потом зарежет! Надо пресечь!
А Сереге — только скажи! Он просто так в морду по пьяни может без разговора любому дать,
а тут такой повод!
— Счас, — говорит, — пресечем! — И давай в окошко стучаться:
— Ну-ка, — говорит, — прекратите! И дверь откройте!
А те — ноль внимания! Так, глянули искоса, и — за своё!
Ну, Серега разбушевался:
— Открывайте, — кричит, — суки поганые, а не то разнесу всё здесь вдребезги!
Ну, и я в том же роде! А сторожиха, скотина, от удовольствия хрюкает и нам в окно фигушку показывает:
— Во!
— Ну, сучара! — озверел Серега, и давай ручку рвать!
А он, если захочет, оторвет! Он и не такое отрывал — здоровый бугай, хоть и роста малого,
квадратный такой.
Поняла тут сторожиха, что дело дрянь, прекратила свое блудодействие и — к щеколде.
Не успели мы сообразить, пьяненькие, все же, а она дверь приоткрыла и, не хуже того каратиста,
Сереге в пах как даст ногой! Тот так и скрючился, что твой стрючок!
— Ах, ты, — говорю я, а она и мне между ног — бац! — и дверь закрыла!
Тут мы в два голоса:
— А-а-а! — А боль-то, сами знаете! Серега побелел весь и давай на пятках прыгать!
Так, говорят, боль быстрей проходит. А сам только рот беззвучно открывает и пальцем в окно тычет!
А там, представляете, эта курвина опять за свое взялась — сюда-туда, туда-сюда!
Отошел Серега немного, а я еще раньше, мне как-то меньше досталось.
— Ну, — кричит, — запасайся, бабуля, со своим хахалем гробами! Счас на таран пойду!
И пошел бы, да я вовремя его остановил.
— Погоди, — говорю, — нас же и заметут за взлом сберкассы. Идем ко Дворцу,
там давеча мент на мотолюльке с девицей стояли, я видел, когда сюда шли.
Бросились мы ко Дворцу. Действительно, сидит мент на мотолюльке и девицу лабзает.
Серега к нему:
— Сержант, — кричит, — пока ты тут любовь крутишь, сберкассу растащат на фиг!
Тот девицу нехотя от себя оторвал:
— Чо, перепили, мужики?
— Ты слушай, без шуток! Мы их сами хотели взять, да по мудям получили!
— Не понял! — не понял мотопостовой.
— А-а! Поехали!
Тот девку оставил, нас посадил и — к кассе.
Мент подошел к дверям и говорит:
— А ну, открывайте!
А те уже закончили грязное дело и покуривают!
А баба, вконец оборзевшая, а может, просто по пьяни смелая, ему:
— А ты кто такой? У тебя документ есть? Показывай!
Тот:
— Я тебе счас покажу кузькину мать! Открывай, именем закона!
А Серж ему:
— Ты, сержант, поосторожней! Она ловко ногой бьется. И больно!
А тот:
— Я ей побьюсь! Открывай! А то стрелять буду!
Та:
— А пистолетик покажь!
Мент:
Ну, смотри, «воронок» вызову, тебе несдобровать! Открывай, мать твою!
А та вдруг дверь — раз! И, не вру, менту как даст в пах! Хлоп дверь!
Тут я услышал такой мат от слуги закона, одесский амбал — отдыхает!
А мы с Серегой, верите, на задницы попадали и ржем, как орловские рысаки!
— Во — яичница славная — из трех яиц!
Оклемался сержант, наряд вызвал, забрали сношантов наших. Только с тех пор я занимающихся
любовью никогда не трогаю — свое дороже!
ЗА ПРОЯВЛЕННЫЕ МУЖЕСТВО И ГЕРОИЗМ… (продолжение легенды)
Сидим мы как-то вечером с женой в гостях у Сереги. Ну, его жена на стол собрала. Водочки
дернули. Разговор мерный. Тут я, как всегда, давай темы героические расплетать:
— Вот, — говорю, — время нынче собачье пошло, режь кого на улице, ведь
ни одна сволочь на помощь не выйдет!
Серега согласился:
— И то! Ну, еще по единой?
Только мы рюмки подняли, как на улице:
— Помогите! Убивают!
Ну вот, думаю, накаркал! Но — что делать — надо бежать!
Ноги — в туфли с Серегой и — бежать! Вылетаем на улицу, а темно! Со свету-то. Глядь,
в кустах под окном кто-то шебуршится. Мы — туда. Смотрим, мужик от бабы — прыг! Серега
к нему и — без слов — раз тому в торец! Тот — брык! А девка как заголосит:
— Убивают! За что!
А мужик с земли:
— Вы что, охренели?! Это вон там кричали!
Мы — туда! А там баба с мужиком стоят друг против друга!
Серега мужика в торец — раз! Тот — брык.
А девка, не поверите, орет:
— Да вон там орали, сумасшедшие, что ли?
Смотрю, Серега засомневался. Но мы — туда!
Глядим, баба мужика за грудки держит одной рукой, а второй по мордасам охаживает!
Серега бабу вежливо отставил, а мужика в торец — раз! Тот — брык!
А баба ему головой под дых как даст!
— Ты чо, убивец, моего мужа бьешь?
Серега опешил:
— А ты? Чего орала!
— То мое дело! Милые дерутся — только тешатся!
Плюнул тут Серега в сердцах, и пошли мы с горя водку допивать. А с тех пор зареклись:
на крики уличные не реагировать.
СПРАШИВАТЬ НАДО!
Захожу я раз вечером в свой подъезд, у зятя тогда жил. А там что-то темно.
Только подумал об этом, как раз мне кто-то в глаз! Я — брык!
А мне фонарик в лицо:
— Тьфу, ты! Не тот!
Я осмелел:
— Вы что, мужики, хоть бы спросили!
Те меня подняли, извинились:
— Прости, браток, обознались в темноте. Соседа твоего ждем. Задолжал он нам.
— На-ка вот, в качестве компенсации, — и бутылку мне в руки сунули.
— Выпей и не поминай злым словом. А соседа мы все же достанем.
На том и разошлись. Наутро иду, а сосед наверх поднимается.
— О, — говорит, — за что это тебя?
— За тебя, — говорю. Тот не понял. Я объяснил. Сосед давай ржать.
— Ну, извини, пузырь с меня!
— Да я уже получил!
Дня два спустя иду в институт, а сосед поднимается. Гляжу — и у него фингал!
— Дождались?
— Ага, — говорит. — Ты куда?
— В институт.
— Пойдем, — говорит, — выпьем с горя. Я же тебе бутылку обещал!
Так я за один глаз две бутылки получил. Ну, а если и его глаз считать, то за два.
Но с тех пор, если в подъезде темно, то я, входя, всегда внятно говорю:
— Это такой-то идет! — На всякий случай…
НЕ ОТХОДЯ ОТ КАССЫ
Подвиги можно совершать, даже не выходя из дома. Не верите? Сейчас расскажу.
Сижу я раз на подоконнике, время летнее вечернее, окно открыто, и на гитаре играю. Соседка
моя напротив слушать любила. А в комнате племяш мой уроки делает.
Пою я, а тут уже и танцы во Дворце закончились. Народец по домам повалил мимо. А под окнами
нашими травка густая. Только песню кончил, и народ поредел, как, вижу, девица одинокая к нашему
углу подходит. А из кустов мужичок — шасть — и к девице. Цоп её за бочок и на травку.
Блудодей, никак? А народа уже — никого! И главное, нет бы мне крикнуть, испугать мужика,
но я почему-то плямяшу шепчу:
— Смотри, племяш, что под окном деется!
А там уже дело к неприкрытому сексу подходит, потому как мужичок девахе подол заголил и рвет
с нее исподнее со страшной силой. И главное — молча! Что она — что он! Глухонемые, что ли?
А племяш, дурилка картонная, голову мне между ног! А как иначе посмотреть, если я на окне сижу?
Но дело в том, что между ног у меня горшок с каким-то цветком. И племяш, норовя посмотреть
на акт любви молчаливый, возьми, да горшок невзначай головой и бодни! Тот — вниз!
И парнишке — по чану — дых! Да хорошо, что вскользь! Тот — кых — и с копыт!
А девица под ним как заорет — не немая все-таки!
— Петю убили!
— Не ори, дура! — бает Петя, а сам башку теребит, не раскололась ли. А потом сгреб
девицу, знакомую, как мы поняли и, почему-то ни слова не говоря в наш адрес, ушел за угол.
А я говорю:
— Поняли, наверное, что не к месту прилегли!
А про себя подумал: «Хорошо, что вскользь. А то, представляете, написали бы
в газете: «Умер на женщине, убитый цветочным горшком».
Так мы с племянником влюбленным кайф и сломали!
А с тех пор под нашими окнами никто больше любовью не занимался.
Я — С ЁЛКИ!
Пошел в новогоднюю ночь к городской елке, у стадиона она стояла. Погода хорошая, тихая, снежок
чуть идет. Народу — уйма, все веселые: и взрослые, и дети, катаются с горки, хороводы водят,
водочку дергают, песни поют — хорошо, этак, благолепно!
Пошел домой, просветленный. Чуть поодаль две девицы-молодицы в одну сторону со мной идут.
— С Новым годом, — говорю, — девушки! Вот с елки иду, ох и хорошо там! А вы не с елки?
— Нет, мы с палки! — смеются девчонки. — Но там тоже хорошо!
С тех пор я с девицами на улице не заговариваю.
Байки студенческие
Я ВАМ ПАСПОРТ ПОКАЖУ!
Неправду говорят, что люди, занимающие высокий пост, сами из-под себя тоже видные. Далеко не всегда.
Вот и с нашим ректором случай сыграл злую шутку.
Ректор был дядька хороший, доктор наук, умница, а с виду — метр двадцать с кепкой, субтильный,
лицом желт и невзрачен.
И вот стоит раз капелла первокурсников, не знаюшая нашего Карима Самашевича (имена и фамилии
изменены). Я-то тогда уже на втором курсе учился и ректора в лицо знал. И не только в лицо. Но о том
другая байка. Стоит, говорю, капелла под лестницей и курит. А ректор, надо вам сказать, по-моему,
не курил и карал за курево в присутственных местах строго.
А тут такое оборзение! И — нате вам — тут Карим Самашевич и нашелся.
Подошел тихонько к курцам, среди которых и дочь декана была, и говорит:
— Что это вы делаете?
— Как что, курим! — ответствуют будущие учителя.
— А кто, — спрашивает, — вам разрешил?
— А что, нельзя? Здесь, вроде, нигде по этому поводу ничего не написано, — заявляет
самый умный из капеллы.
— Вам что, на каждом углу табличку вешать? — закипает уже ректор.
— А вы, собственно, кто такой вообще? — вопрошает один из курцов.
— Как — кто?! Я — ректор!
— Ха, ректор! Да разве ректоры такие бывают?
— То есть как это — «такие»? В каком смысле?
— Ну, ректоры такие… толстые, солидные, а вы!
— Да вы что, издеваетесь! Я — Нургалиев!
— Ну да! Хи-хи! Ректор!
— Я — Карим Самашевич! — аж засучил ногами от негодования ректор.
Но братву под лестницей уже понесло. Она не замечает, что дочь декана дергает их за рукава
в тщетной надежде урезонить хлопцев! Она-то знает, что это ректор!
— Га-га! — рыгочут студенты. — Ректор! Ну, ты даешь!
— Я — НУРГАЛИЕВ! — аж подпрыгивает ректор. — Я вам паспорт покажу!
Тут все так и отпали!
Последствия были плачевны. Понадобилось серьезное вмешательство деканата, студкома, чтобы кое-как
замять конфликт. Никого не выгнали, хотя и хотели сначала. А кто-то сердобольный посоветовал ректору
представиться на всеинститутском собрании. Чтобы «их знали в лицо».
КАК МЫ С САШЕЙ НА СЦЕНЕ ВЫСТУПАЛИ
Мой друг Саша был «англичанином», учился на английском отделении. А еще он был классным
музыкантом и композитором, играл в «Интеграле». И был такой же, как и я, хохмач и балагур.
На этой стезе мы и сошлись. И часто выступали на студенческой сцене в капустниках, КВНах, посвящениях
в студенты. И вот как-то раз…
Был в моей группе еще один Саша, но мы звали его Шаша. Маленький, рыжий, но тоже веселый. И еще Дима
был. Но мы его звали для краткости Дим. Этот Дим любил всяческие дурацкие тесты нам предлагать. Например,
за сколько рублей мы голыми пройдем по аудитории? Или слабо ли кому-нибудь в присутствии всех (а нас
на курсе было что-то более ста двадцати, причем 90 процентов — девчонки) громко испортить воздух
в аудитории? Ну, дурилка, короче. И вот сидим мы как-то в день посвящения в студенты на лекции,
а Дим новый тест удумал.
— А слабо тебе, — говорит, — Шаша, противотанковый пузырь из горла не отрываясь
выпить и при этом не закосеть?
Шаша говорит:
— Как два пальца обсосать!
— Спор?
— Спор! На что?
— Еще на три пузыря!
— Пьем вместе?
— Ессно! Шалико (это я), разбивай!
Ну, я разбил.
На последней перемене кто-то слетал в гастроном и принес противотанковый портешок.
Не, дисциплину мы соблюдали — дождались окончания лекций и — за институт.
Шаша залихватски вышиб пробку, раскрутил пузырь и — гол-гол-гол — выпил-таки весь пузырь
до капли, не отрываясь и не поперхнувшись!
— Во, дает! — изумились мы. А Шаша, молодецки подбоченясь, пошел домой переодеваться к вечеру.
— Про пузыри не забудьте! — крикнул он на ходу, — Отметим во время вечера!
|
