Александр АГАРКОВ
Трепач, или Из рассказов дяди Шалико
 |
Всем великим посвящаю…
Довлатов — это, конечно, здорово…
Но и Агарков — неслабо!
Андрей Кратенко, писатель и журналист |
От автора
Этот цикл был задуман много лет назад. Еще в институтские годы, когда мы с моим однокурсником и другом
Витей Потаповым (к сожалению, рано ушедшим из жизни) увлеченно писали на лекциях по литературе
блистательные детективы (а чем же еще заниматься на лекциях по литературе?), Витя назвал меня, одного
из наших литературных героев (вторым, разумеется, был он сам) — Шалико Нагапетовичем Агаряном,
а я его — Хвичей Ованесовичем Потапидзе. Так и пристали к нам эти прозвища. А я затем взял свое
в качестве литературного псевдонима. Когда я стал редактировать «Городскую газету» (чем не
оригинальное название?!) города Усть-Каменогорска, то, пользуясь служебным положением, ввел этого
литературного персонажа-псевдонима на страницы газеты, где и успел опубликовать от его имени
ряд приводимых ниже воспоминаний. К сожалению, всего опубликовать не успел, так как газета почила в бозе.
Но персонаж не умер. Свидетельство тому — продолжение, которое вы, я надеюсь, будете иметь удовольствие
прочитать здесь. Отмечу лишь, что я не стал менять стиль и форму первых газетных вариантов. Не менял
и хронологию, тексты следуют так, как писались…
А писались они как-то странно, урывками или, скорее, порывами. Скажем, «Трепачи» датируются примерно
концом 80-х — началом 90-х годов. А продолжение написано уже… в следующем веке, да что там —
тысячелетии! Такие вот пироги. Творчество — оно или есть, или его нет! Ну и все! Приятного чтения, любезные!
Трепач-1, или Кавказские встречи
Как-то раз, когда наш старый друг и постоянный автор Шалико Нагапетович Агарян зашел в редакцию
для получения очередного скромного гонорара, мы спросили его:
— Шалико Нагапетович, правда ли, что в молодости вы обладали даром непревзойденного рассказчика?
— Да, — скромно ответил Шалико Нагапетович, — я действительно обладал таким даром.
Более того, продолжаю обладать им и до сих пор!
— В таком случае не могли бы вы… — начали мы было, но Шалико Нагапетович еще более
скромно перебил нас:
— Мог бы! Но прежде, чем я начну свой рассказ, мне хотелось бы проверить, научил ли я вас
заваривать истинный чай. Спроворьте-ка мне чашечку шотландского высокогорного!
Пока мы готовили чай по-шотландски, Шалико Нагапетович забрался с ногами в редакторское кресло,
взял в руку чашку с поданным ему чаем и…
Редакционное отступление: Читатель, увы, сухие газетные строки не могут передать всего того
эмоционально-экспрессивного накала, с которым Ш.Н.Агарян вел свое затейливое и где-то даже
неправдоподобное повествование! Вот он рассказывает о М.Бернесе или М.Пуговкине — и перед нами
эти артисты: в мимике, жесте, голосе! Вот Дин Рид — и мы видим перед собой певца и даже
кажется — слышим его голос. Вот Владимир Высоцкий — и мы как будто рядом с великим бардом!
Вот… да что там говорить, конечно, Шалико Нагапетовича надо слушать! И, тем не менее, мы думаем,
что его рассказ и в нашей передаче, если что-то и потеряет, все равно будет интересен читателю.
Итак, Шалико Нагапетович так начал свою историю:
— Родился я в самой середине этого, как вы понимаете, века в одном из городов кавминводской
группы. Да что там греха таить — в лучшем городе этой знаменитой кавказской группы курортов —
Кисловодске. И уже начиная с младшей группы детского сада, поражал воспитательниц и нянечек тем,
что собирал вокруг себя ползунков и наизусть цитировал Сергея Михалкова, Самуила Маршака, а в старшей
группе читал почти всего «Евгения Онегина»! А также многое рассказывал «от себя».
— Ну, вылитый Ираклий Андроников! — восторгались воспитательницы.
В этом месте Шалико Нагапетович отхлебнул чаю и вновь очень скромно заметил: «Насчет
Андроникова они тогда, конечно, хватили. Однако лавры Ираклия Луарсабовича, видимо, действительно
не давали мне покоя».
— Так вот. В школе моя страсть стала развиваться стремительно. После уроков я собирал вокруг
себя добрую ватагу слушателей и, если можно так выразиться, художественно вещал. В отличие же
от дяди Ираклия, пользовавшегося для своих рассказов в основном событиями из своей же жизни,
я, по молодости лет, в основном вольно фантазировал на военно-приключенческие или авантюрно-детективные
темы. Получалось легко и изящно. Кроме того? мозг мой был устроен так, что в него почти не влезало
ничего из математики, зато, скажем, любой анекдот, попадавший в голову, прочно и навсегда заседал
там и, главное, без труда мог быть извлечен. Нужно ли говорить, что с годами, арсенал анекдотов
рос, и я мог на спор рассказывать их сотнями без остановки! Да что там — сотнями!
Тут Шалико Нагапетович зажегся так, что мы невольно вспомнили телефон 01: «Хотите —
тысячу расскажу! Без остановки?!». — «Ах, чертов кавказец! — подумали мы. — Какой,
однако, горячий!». А вслух сказали:
— Шалико Нагапетович, анекдоты как-нибудь в следующий раз! Вы бы про встречи с великими!
Мы слышали, что жизнь частенько сталкивала вас с ними?
— Точнее будет сказать, их со мной, — в очередной раз поскромничал наш друг. — Ведь
я специально и не искал встреч с ними. Но вы верно заметили: жизнь сталкивала… — глаза
рассказчика подернула пелена воспоминаний. — Что ж, слушайте!
БЕРНЕС И ПУГОВКИН
Город наш, как я уже упоминал, был злачным местом в любое время года: нарзан, тепло, солнце, горы —
экзотика! Посему и зимой, и летом здесь частенько можно было этак, запросто, столкнуться носом к носу
с самой что ни на есть знаменитостью, причем в любой области! Идешь, скажем, по улице, вдруг — что
такое? — сирены — ва-У! ва-У! — кортеж мотоциклистов, впереди ГАИ, в машине — вот
с таким носом — сам Нугзар Лобжанидзе, начальник ГАИ, орет в микрофон:
— Сатаят! Пиринят ви право!
И — вжик — «Чайка»! А в ней — Юрий Гагарин! Или Никита Сергеевич!
— А Леонид Ильич? — с надеждой спросили мы, перебив Шалико Нагапетовича.
— Как вас видел! Но тот приехал на поезде. И что характерно — сам за руль и на дачу!
Да. Но что — деятели партии и правительства! Алексея Николаевича Косыгина раз пять видел! В бильярд
чуть было с ним не сыграл! Мама не разрешила — она в санатории, где Косыгин отдыхал, работала.
А вот министра сельского хозяйства дважды-таки обыграл! Кукарекать под столом заставил, в натуре
говорю! Но вернусь к более ранним временам. Так вот, в те времена, а, впрочем, и сейчас, модны
были гала-представления.
Тогда, правда, таких мудреных слов не употребляли. Но артистов съезжалось много — и то сказать:
курорт! Пьешь нарзан, а рядом Сергей Филиппов или Зоя Федорова — вокруг народ сразу, разговоры…
Сюда-туда, базар-вокзал, гагры-негры, кино-вино-домино… Ажиотаж, короче.
И вот однажды приезжает очередная большая группа артистов и дает представление на местном стадионе.
А «добрые» дяди-руководители — нет бы пропустить на стадион мальцов бесплатно — так
нет же, еще и весь забор бутылочным стеклом утыкали и для верности дегтем смазали! А в те времена
гардеробчики наши, увы, джинсами-мжинсами не располагали, вообще одежда ценилась — я тебе дам,
точнее, нам дам, если домой придешь грязный или, не дай Бог, порванный! Поэтому забор исключался.
И мы решили пробраться на стадион через окно гостиницы, что располагалась на первом этаже стадиона.
Но что делать — все окна закрыты! Кроме одного. И вот мы тихонько лезем в это окно и… натыкаемся
на свирепое лицо… Михаила Пуговкина!
— Ага, попались! — Бармалеем рычит на нас артист. Ребята сыплются с подоконника. Я же мужественно
держусь за край рамы.
— А ты что, сынок, не боишься? — с притворным удивлением спрашивает Пуговкин.
— Неа! — отвечаю я, хотя и побаиваюсь: кто его знает, шибанет еще чем-нибудь! Хотя
не должен — глаза-то добрые, смеются! А в глубине комнаты вижу — ну, конечно же он, Марк Бернес!
И он говорит Пуговкину:
— Миша, не пугай пацанов! — и подходит к окну. — Что, ребята, на концерт охота!
— Ага! — хором орем мы.
— Тихо, согласен! Только уговор! В шахматы кто-нибудь играет?
— Я играю, — смело говорю я, хотя, кроме е2-е4, ничего твердо не знаю.
— Тогда так: выиграешь у меня — всю ватагу провожу на стадион, проиграешь — не взыщите, идет?
— Идет, — вздыхаю я и лезу в окно, которое тут же облепляется сопящими мордочками.
Я сажусь за доску напротив Бернеса и делаю единственный известный мне ход: е2-е4.
— Ого! Изрядно, — смеется Бернес и спрашивает: — Песни петь любишь?
— А как же! У меня и мама поет, знаете как?
— Как? — спрашивает певец и делает ответный ход.
— А вот так! — Мама моя действительно всю жизнь выступает в самодеятельности, поет
песни, частушки, но особенно ей удаются армянские и цыганские песни. Армянские, потому что она армянка,
а цыганские — сам не знаю почему. Так вот, я встаю, отодвигаю стул и зычным голосом конферансье
местного пошиба вещаю:
— Эа… «Ехали … э-мнэ.. цыгане» — раманысы! — и начинаю: — Эх-ды
е-а-ха-ли а-цыга-а-а-ане! Сы-ды яры-мары-ки ды-ды дамой ды-ды дамооой!
— Ну ты даешь!— покатываются с хохоту Бернес и Пуговкин! — Артист!
— Я и ваши, дядя Бернес, могу! Вот: — Темная ночь, только пули свистят по степи…
— Только ветер гудит в проводах… — неожиданно подхватывает певец, и мы вместе
допеваем куплет до конца.
— Молодец! — говорит Бернес и неожиданно добавляет:
— Мат! — и указывает пальцем на окно.
На мои глаза накатываются слезы! Что это, гроза морей и окиянов готов разрыдаться как дитя?! Однако
Бернес прерывает «бурный поток», готовый хлынуть из моих глаз, словами:
— Шучу! В шахматы ты, брат, играть не умеешь, а поешь здорово! А поэтому — только
тихо! — давай, по одному и — в коридор!
И вот все мы осторожно крадемся по коридору к выходу на поле, а впереди — народный артист СССР
Марк Бернес!
Когда мы, уже сидя в первом ряду трибун, приветствуем проезжающих мимо нас на открытом ЗИМе артистов,
Бернес машет нам рукой, а Пуговкин кричит:
— Артист!
— Ага! — в свою очередь кричим мы и хлопаем по плечу какого-то дядьку рядом: — Это он нам!
— Ну? — не верит дядька.
— Точно! — кричим мы…
— Где пропадал, сынок? — спрашивает перед сном мама.
— Да с Бернесом в шахматы играл, — сонно отвечаю я и, уже засыпая, слышу:
— Фантазер!
— Налейте-ка еще чайку! — Шалико Нагапетович, чувствуется, слегка растроган.
— А что там у вас было с Дином Ридом, мы слышали?
— А? Да, было дело. Так вот. С тех самых пор судьба сводила меня с великими с удивительным
постоянством. Само собой разумеется, впечатления от этих встреч я запоминал, а затем использовал
в своих устных рассказах. Не скрою, иногда добавлял к ним, этим рассказам, самую малую толику
художественного вымысла. Но, подчеркну, самую малую! В основе же всегда — сущая правда! Самое же
обидное, что если там, на Кавказе, эти рассказы и вызывали порой некоторое недоверие, то крайне
редко. А вот здесь, куда совсем еще до недавних времен артисты приезжали, мягко говоря, в год раз,
а зарубежных так и вообще не пускали, рассказы мои вызывали однозначную реакцию: — Трепач! —
говорили обычно слушатели. И, конечно, было обидно. Ну, ладно. Итак…
ДИН РИД
Сейчас в это, наверное, трудно поверить, но в те теперь уже далекие годы имя американского певца,
его песни были необычайно популярны. Красивые внешний вид и голос, песни на самых разных языках
принесли Риду большую популярность в нашей стране. И вот певец дает только два концерта в нашем
городе. Само собой разумеется, что билетов мы никогда не покупали. У нас, пацанов, были свои ходы
в театр. Например, через окно туалета. Порой, правда, там дежурил очередной «зауховыводящий»
постовой дядя Вася! Но, что поделаешь, искусство требует жертв! Таким «туалетным» образом
мы просачивались на концерты Зигфрида Валенди, Карела Готта, Радмилы Караклаич, Лили Ивановой,
Джордже Марьяновича, смотрели постановки Большого театра, театров «Ленкома», Вахтангова,
МХАТа и т.д. и т.п. Слушали пение молодых Кобзона, Ротару, Лещенко, Леонтьева, совсем юной Понаровской
и многих-многих других.
И вот — Дин Рид. На первый концерт мы не попали. Около туалетного окна стоял очччень гадкий
«мильтон» — дядя Петя Шаповалов (ставший-таки потом начальником милиции!). Поэтому мы
слонялись рядом с театром и слушали отголоски пения американца. По окончании концерта певец, к удивлению
публики, вышел вдруг на ступеньки к выходу из театра. В его руках была пачка фотографий с автографами.
Дин Рид, бедняга, не учел только экспрессивной непосредственности советского зрителя! Что
называется «в один секунд» певец был смят и чуть было не разорван в клочья — не подоспей
вовремя милиция! Однако ему порвали-таки рубашку, а фотографии просто растерзали на части! Весть же
о том, что Дин Рид после концерта раздавал автографы, облетела маленький курортный город в одночасье.
Назавтра у театра собралась толпа человек в триста с явным намерением получить в качестве
автографа не только фотографию, но и, по меньшей мере, хотя бы кусочек певца. Концерт подошел
к концу, толпа росла, певца не было. Толпа шарахалась от выхода к выходу и постепенно накалялась.
Мы, разумеется, были тут же. Шастали туда-сюда без надежды на автографы. Честно сказать,
было интересно, как начнут терзать певца! Этакая ребячья жестокость!
И вот, проходя мимо самой что ни на есть неприметной дверцы в стене театра, мы вдруг увидели,
что дверца эта с тихим скрипом слегка отворилась и оттуда высунулось испуганное лицо Дина Рида:
— Хей, бойз, рэбъята! — он ткнул пальцем куда-то за наши спины. — Каа! Эээ… мэшин! Авто!
— Машину просит, — сообразил самый англичанистый из нас. Но где она? Да вон же она,
«Чайка»! Певец в это время показывал руками, что, дескать, надо бы прикрыть его. Что делать?
Наша команда окружила Дина Рида плотным кольцом и стала медленно, чтобы не возбуждать подозрения, двигаться
к «Чайке». Но она стояла довольно далеко. А зритель был глазаст!
— ДИН! — взревел кто-то над ухом.
— РИД! — подхватил кто-то не менее громко!
— ГДЕ?! — возопила толпа.
— ВОНАН!
С двух сторон к нашей кавалькаде бросились любители автографов и кусочков певцов! Мы не успевали
к «Чайке»! Дин Рид уже в ужасе прикрылся гитарой, которую держал в руках, как вдруг…
— Эй, мужик, - донеслось из стоявшего совсем рядом «Запорожца» первой модели,
причем инвалидского, — падай ко мне! — Какой-то инвалид без ноги распахнул перед Ридом
дверцу! Что было делать? Рид плюхнулся на сиденье, захлопнув дверцу, машина рванулась вперед,
толпа негодующе взревела, мы рассмеялись, а певец уже на ходу крикнул:
— Миэ! Дуужба! Спасыбо!
А я пошел с пацанами домой, рассуждая на ходу, как инвалид, приехав домой, небрежно ответит
на вопрос жены, где был:
— Да так, Дина Рида возил!
— Э-э, братцы, — Шалико Нагапетович посмотрел сначала в свою пустую чашку, а затем в потемневшее
уже редакционное окно и сказал: — Пора и честь знать! Дела, братцы! Пока! И он шагнул к выходу.
— А как же продолжение? — спросили мы.
— Как, как! Продолжение следует!
Наступила очередная пятница и Ш.Агарян вновь пришел в редакцию, чтобы продолжить свои устные рассказы.
— Однако! — отметил Шалико Нагапетович, увидев, что нашего полку прибыло — все
редакционные стулья оказались занятыми. — Чем потчевать будете?
— Шартрез? Кампари? Кьянти? — предложили мы на выбор.
— «Жигули»! — отрезал Шалико Нагапетович. — Жарко что-то, весной потянуло!
Принесли кружку «Жигулей». Шалико Нагапетович хватил добрый глоток, утер рукавом усы
и уже начал было свою речь, как мы нетактично перебили его:
— Маэстро! В прошлый раз вы рассказали о встречах с некоторыми артистами. Не могли бы вы сегодня
рассказать о встречах с государственными деятелями?
— А чего ж? — согласился Ш.Н. — Хотя что про них рассказывать — госдеятели — они
и в Китае — госдеятели! Ну, хотите — так слушайте…
АНАСТАС ИВАНЫЧ
— Я уже упоминал, — начал Агарян, — что в нашем городе любили отдыхать многие партийные
и советские руководители. Кто-то из них вел при этом весьма замкнутый образ жизни, а кое-кто — наоборот,
любил «пообщаться с народом». Скажем, Никиту Сергеича с Ниной Петровной частенько можно было
встретить в городском парке в его неизменной украинской вышитой рубахе. Не чужд он был всеобщему психозу
«увековечения собственного имени в камне» — на одной из скал долгое время была надпись:
«Н.С. и Н.П. Хрущевы». Позже, рядом, какой-то шутник приписал: «Кукурузники».
Так вот, лично я видел «Кукурузника» всего раз, в раннем детстве, издалека. Когда он
отправлялся в Москву на поезде. А вот с Анастасом Ивановичем Микояном довелось встретиться весьма близко.
И вот при каких обстоятельствах.
Было мне лет 12. Нужно сказать, что город моего детства был сказочно богат на фруктовые сады. Поэтому
почти в каждой семье был пусть и небольшой, но садик. А кое у кого — так целая плантация! И тем
не менее воровать фрукты было и интересней, и романтичней. Чем и занимались все пацаны в городе. Получалось,
что крали, или как тогда говорили — «тырили» мы друг у друга. Особенно интересен был
сей процесс, если он был связан с опасностью. Какой? Ну, быть укушенным злой собакой, побитым не менее
злым хозяином, наконец, получить солью в зад — бывало и такое. И вот однажды, когда нам
наскучило «обносить» чужие соседские сады, где к нам уже привыкли собаки и притерпелись хозяева,
мы решили произвести налет — не пугайтесь! — на правительственную дачу! Дача эта большую часть
года пустовала или в ней отдыхали какие-нибудь иностранцы. Вообще нужно сказать, что партийцы
и совработники «ленинского призыва» особо шиковать не любили, не то, что сейчас. Да. Так вот.
А на даче этой был прекрасный, хотя и небольшой садик. И в нем росло уникальное дерево — груша.
С виду — груша, как груша, зеленая, продолговатая. А внутри — красная, как кровь!
А дух — ум! ум! (в этом месте Шалико Нагапетович так плотоядно потянул носом, что в редакции
явственно почувствовался запах груш!). Короче — «Бере Рояль мичуринская» против
той — что твое папье-маше! И вот только, значит, засмеркалось, как мы уже перелезли через забор
и, осмотревшись и никого не увидев, медленно двинулись к заветному дереву. Было тихо. В доме огни
были погашены. Но светила луна, поэтому видно было хорошо. Залезли на дерево и стали рвать груши,
закладывая их в завязанные на животе рубашки. И тут с земли донеслось:
— Попались, голубчики! А ну — слезай!
Внизу стоял сторож с огромной овчаркой! Как он сумел подкрасться к нам незамеченным, никто не понял.
Но бежать было некуда. Правда, не верилось, что и собака может лазить по деревьям. Зато верилось
в милицию. А ее могли вызвать в любую минуту!
— Если сейчас же не спуститесь — вызову милицию! — как бы уловил наши мысли сторож.
— Нэ нужна милицию, Пэтрович! — послышался вдруг голос с балкона.
Увлеченные наблюдением за землей, мы не заметили, как на балкон особняка вышел мужчина, мерцая
в темноте огоньком папироски. Не буду врать, что я тут же узнал Микояна. Во-первых, не такими уж я
и мои товарищ были политически подкованными, чтобы с дерева, ночью, без подготовки, фанфар и рукоплесканий
узнать одно из первых лиц в государстве, прослужившего столь долго на самых высоких и ответственных
государственных постах, что про его «творческое долголетие» даже шутку сложили: «От Ильича
до Ильича без инфаркта и паралича». М-да… Так вот. Телевизоров тогда было мало. Ну, дядька
и дядька — шишка какая-то. Но говорит-то дело — милиция, мол, не нужна.
«Инкогнито» открыл сторож:
— Так ведь ветки обломают, Анастас Иванович!
— Неправда, мы аккуратно! — закричали мы хором, не поняв в первую минуту, о каком Анастасе
Ивановиче идет речь. Мой друг Рамазан сообразил первый:
— Дяденька Микоян, мы осторожно! И немножко!
— Вот видишь, Пэтрович, — усмехнулся в усы Микоян, — ми астарожно и — нэмножко!
Убэри собаку! Кушайте, дети! На здоровье! — Микоян пустил клуб дыма и шагнул в комнату.
Сторож, ворча, увел собаку, а мы быстренько слезли с дерева, перемахнули через забор и рванули домой.
Разумеется, наутро, в школе нам никто не поверил. А лично мне отец отвесил хорошего «пендаля»
за порванную сандалию:
— Микоян, говоришь?! Я тебе покажу Микояна!
— Вот так всегда! — закончил свой рассказ Агарян.
— Ну а… — начали было мы.
— Ну что — «ну», — перебил Шалико Нагапетович. Ленина и Сталина видел
только в мавзолее. Исключительно из-за молодости лет, а то бы судьба обязательно свела. Издалека видел
живых Гагарина, Титова, Терешкову, Брежнева, Суслова, Пельше, Подгорного, Полянского, короче, почти
все политбюро. Все там же, у себя в городе. В Москве было много встреч с разными людьми, но
об этом — в свой черед.
Здесь же весьма кратко о неожиданной картинке, которую пришлось наблюдать у Кремля, в Александровском саду.
КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ
Иду, курю. В командировке был. Времени много свободного. Сел на лавку покурить. Урна рядом. Две
московские благообразные старушки напротив. А сбоку, прямо у кремлевской стены — дверца. Старинная
такая, с прозеленью. Только успел подумать, что, поди, уже век не открывалась, как
она — скрип! — и наружу! А из нее — старичок, седенький, небольшой такой, нос картошкой,
красный, под ним — усики — щеточкой, глаза слезятся. Сюртучок на нем сталинского покроя,
кепочка ленинская в руке. А в другой руке — папироска, тонкая, длинная. Огляделся воровато
по сторонам, спичкой чиркнул, затянулся жадно, закашлялся, слезу утер и на скамейку, что в отдалении
стояла, уселся. И главное — курит в рукав! Как вроде боится кого! И точно, минуты не прошло,
не успел старичок и раза три затянуться, как из дверцы той — скрип! — молодой человек,
холеный, волосы — на косой пробор, набриалинены. Костюмчик — кремлевский стандарт! И — к
старичку! Тот увидел молодца — аж заверещал, поперхнулся дымом! А молодец ему:
— Климент Ефремович! Как можно, вы прямо, как дитя малое! Врачи строго-настрого…
И тут — как я понял — Ворошилов — как загнет «по маме» молодца в крестителя,
бога и душу — верите — так московских старушек прямо с лавки сдуло!
А молодец ухватил — но осторожно! — Ворошилова под мышки и чуть ли не на руках втащил
в дверцу. Видать, нельзя было Ворошилову курить в его преклонном возрасте. Так-то вот.
— Ну а с нашими, казахстанскими деятелями приходилось встречаться? — с надеждой спросили мы Агаряна.
— А как же! С Нурсултаном Абишевичем дважды встречались. Раз даже вопрос ему задал. Но это,
так сказать, в официальной обстановке. А вот, помню, с Протозановым…
— Как?! Вы и с Александром Константиновичем встречались? — благоговейно привстали
все сидящие. (А.К Протозанов, член ЦК КПСС, несколько лет был главой Восточно-Казахстанской области).
— А чего ж? Было дело! Причем — забавное.
— А…
— Конечно, расскажу!
— Еще пивка?
— Охотно! Эх, хорош напиток! Все эти виски-миски, «Рояли»-пианина…
— Впрочем, так…
САШКА-ПИЛОТ
Летел это я из тогда еще Алма-Аты домой, в Усть-Каман. И вот наш рейс почему-то задерживают.
Час сидим, полтора. Все — что, как? Никто ничего не знает. Наконец объявляют посадку.
Садимся. «ЯК-40». А мое место — аккурат у пилотской кабины, справа. Напротив — никого.
А главное — при моем росте — ноги вытянуть можно! Благодать! Только поздно уже. Значит,
могут и попить не дать. Ждем опять. Еще около получаса. Да что такое?! Стюардессы — ни гу-гу!
Как вдруг подкатывает, видим, к трапу этакая черная барракуда — правительственная! А из
нее — мужики в черном, человека четыре. Ну, думаем, министр или из ЦК кто в Усть-Каман едет!
Вот же змей, из-за него добрых два часа кукарекали! Ан — нет! На трап восходит ведомый
под белы рученьки сам Александр Константинович Протозанов! А ведом он каким-то дядькой с крупным носом.
(Так до сих пор и не знаю, кто это был, может, Лесечко?). А мужики, что с ним приехали, по плечу
его хлопают. «Давай, — говорят, — Саша, бывай!».
— Привет! — ответствует тот. И по голосу слышно — принял.
— Вы, конечно, понимаете, — констатирует Шалико Нагапетович, — что идет он и садится
как раз напротив меня, через проход. И носатый с ним.
— Самолет, верите, замирает. В смысле — пассажиры! Хотя — почему?! Мне смешно. Страх
что ли у людей? Но все как-то вжались в кресла. А.К. между тем чувствует себя вполне уютно. Уже подняли
трап. Закрыли дверь. Засвистели турбины. Все немного расслабляются. В это время А.К. поднимает правую
руку и указательным перстом тычет в дверь аварийного выхода:
— Это что?
— Аварийный выход, Александр Константинович!
— Открыть!
Сцена настолько комична, что даже испуганные пассажиры беззвучно трясутся в своих креслах.
— Нельзя! — неожиданно строго говорит сопровождающий.
— Пчму?
— Птму! — в тон А.К. отвечает носатый.
— Ладно, — покорно соглашается А.К. и через минуту уже похрапывает. Кажется, задремал
и сопровождающий. Но впечатление обманчиво. Ибо А.К. вдруг перестает храпеть, срывается с места
и пытается бежать по самолету. Но не тут-то было! Носатый выпрастывает из пальто руку, ухватывает А.К.
за полу пальто и усаживает на место. Наконец начинаю дремать и я. Но недолго. Потому что вдруг получаю
удар по плечу:
— Слышь, пацан! — раздается голос слева. Я открываю глаза. Правая рука Протозанова лежит
на моем плече.
— Слышь, а ты знаешь, как самолеты садятся?
— Знаю, — отвечаю я.
— Ни хрена ты не знаешь! — дышит на меня коньячком А.К. (а может, и водочкой, не буду
грешить против исторической правды). — Сейчас я тебе расскажу!
— И знаете, действительно рассказал, — отметил Шалико Нагапетович. — Я потом
справлялся у летчиков — рассказал со знанием дела! Видимо, интересовался у пилотов. Говорят,
он панически боялся летать на самолетах. Поэтому перед полетом обычно принимал для храбрости. Так
он мне до самого касания и рассказывал, какие рычаги и ручки нажимают пилоты, чтобы сесть. На том,
казалось бы, и все. Понятное дело, что сначала выгрузили «самого», а потом уж и нас,
грешных. Правда, надо сказать, ради ли приезда высокого гостя или так уж случайно вышло, но среди
глубокой ночи на площади стоял-таки автобус! Да, чуть не забыл! Еще смешной эпизод! При встрече все
подходили к ручке. А.К. тряс их, кое-кого даже чмокнул по-брежневски. Короче, никого не обделил
вниманием. Кроме разве одного из милицейских чинов. Этот, бедняга, бегал вокруг, стараясь попасться
на глаза! Да все тщетно! Наконец глаз А.К. упал-таки на него!
— А-а-а! Такой-то! — Протозанов назвал чина по фамилии. — Здоров!
Нужно было видеть, как изогнулся милиционер в поклоне, как приложился к ручке! Как благоговейно произнес:
— Здравствуйте, Александр Константинович!
Отголоски его эмоций еще носились в воздухе, а А.К. уже укатил со свитой в ночь… Да, что ни
говори, а королей делает свита! В том числе и мы с вами, — неожиданно закончил Агарян.
— Вот на этой оптимистической ноте позвольте мне и окончить устную главу о встречах
с великими людьми. И напомнить, что от великого до смешного… — и Шалико Нагапетович сделал
этот шаг в ночь.
— А продолжение?
— …следует! — раздалось из ночи.
|
