 |
|
|
|
… ВЕБ-ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЭГО» |
Юрий ПОМИНОВ
Номенклатурные были
Прорабы перестройки
Была такая рубрика в газете "Советская Россия". Престижная, популярная,
единственная в своем роде. Она рассказывала о людях, ярко проявивших себя
сразу после провозглашения Горбачевым нового политического курса, в том
числе и о партийных секретарях разного ранга.
И мне, хоть и с опозданием, захотелось внести свой вклад в портретную галерею
прорабов перестройки - почти десять лет я имел возможность видеть в деле
трёх первых секретарей обкома партии. Я их классифицировал для себя так:
Старый "первый", Новый "первый" и Старый Новый "первый".
Ветеран номенклатурного движения (Cтарый "первый")
Так окрестит его, уже персонального пенсионера союзного значения, одна
из газетных публикаций. И в самом деле: едва ли не всю свою сознательную
жизнь Старый "первый" провёл в руководящем партийном кресле, постоянно
и неуклонно передвигаясь наверх. Блестяще усвоив все правила системы, которой
он служил, Старый "первый", без преувеличения, стал гроссмейстером
от номенклатуры. Его главными чертами были сверхосторожность и сверхневыразительность.
Начав свою карьеру ещё при Сталине и пережив Хрущёва, Брежнева, Андропова,
Черненко, он и при Горбачёве не изменял своему важнейшему правилу: ничему
не удивляться, ничего не принимать близко к сердцу, никогда не отклоняться
от линии… Форма для него всегда была важней содержания. Главное - вовремя
отреагировать, обсудить, принять постановление. Заседания бюро при нём превращались
в настоящие ритуалы и длились порой по восемь-девять часов. Вместе с тем
он всегда предпочитал ничего не решать, если была хоть малейшая возможность
этого не делать. С точки зрения здравого смысла, невозможно объяснить, как
мог столь заурядный серый человек так выдвинуться. С точки зрения людей,
знающих секреты механизма номенклатурного передвижения, всё, напротив, очень
просто: он верно служил системе - она его опекала.
Без бумажки Старый "первый" двух слов связать не мог. Шпаргалки
ему писали по всякому поводу - даже дежурные выступления на бюро. Заботясь
об авторитете шефа, работники общего отдела подчёркивали в наиболее ответственных
докладах слова и выражения, которые ему следовало выделять голосом, проставляли
ударения. Но это не помогало: всё и всегда он читал ровно, монотонно, без
всякого выражения. Каждый раз казалось, что его совершенно не интересует
то, о чём он говорит. Его осторожность не знала границ. Так, например, любую,
даже двадцатистрочную заметку в областной газете, где упоминалась его персона,
он лично прочитывал перед публикацией. Кстати говоря, не припомню случая,
чтобы за все годы работы он хотя бы раз в этих заметках сделал хоть какую-то
поправку… И помощников подбирал под стать себе - незаметных, не возражающих,
не высовывающихся. Когда он уходил на почётную персональную пенсию (по высшему
разряду, утверждают знающие люди), никто ничего не смог сказать о нём -
ни хорошего, не плохого.
Прораб большого полёта (Новый "первый")
Нового "первого" привезли к нам в разгар перестройки. Область
во главе со Старым "первым" поотстала в этом деле, вот он и должен
был "инициировать перестроечные процессы".
Преемник был молод (едва стукнуло сорок), честолюбив, уверен в себе. К тому
же строить и перестраивать он умел и любил, поскольку большую часть жизни
провёл на стройке: прорабом, начальником строительного управления, управляющим
трестом. В последние годы строительная часть его биографии удачно дополнялась
частью партийной: время от времени его забирали со стройки и бросали на
партстроительство - в аппарат райкома, горкома, ЦК Компартии республики.
Пока, наконец, он не оказался у нас в области, много лет громко именуемой
гигантской строительной площадкой.
Новый "первый" церемоний не признавал и заседания бюро вёл с прорабской
прямотой и непосредственностью. И не важно, о чём шла речь: о строительстве
дорог, надоях и привесах или о перестройке народного образования - его слово
всегда было решающим. Раздав всем сестрам по серьгам (а без этого не обходилось
ни одно бюро), он самолично устанавливал сроки для устранения провалов и
неизменно добавлял: "Ну, а не обеспечите конечный результат, вызовем
на бюро и, как говорится, "привет горячий!"
Этот "привет горячий" кочевал из выступления в выступление Нового
"первого" и приобретал в зависимости от ситуации оттенки от поощрительно-одобрительного
до обвинительно-угрожающего. Разнообразием лексикона Новый "первый"
аудиторию не баловал, да это было и ни к чему: он сам привык изъясняться
прямо, того же требовал и от окружающих, а в узком кругу не чурался крепких
выражений.
Приобщал нас к перестройке Новый "первый" преимущественно с помощью
программ - они стали плодиться с его приходом как грибы после дождя: по
строительству дорог, по оздоровлению трудящихся, по разведению рыбы, по
удвоению производства молока и мяса… Последнее - отнюдь не преувели-чение
и не шутка: все районы и хозяйства получили соответствующие задания и затем
поочередно защищали эти программы в области… И только неожиданный его
уход помешал трудящимся области первыми в стране вступить в эпоху полной
сытости.
Впрочем, надо отдать должное Новому "первому": он был требователен
не только к окружающим. На месяц вперед им составлялся специальный рабочий
план, где по дням (и по часам!) было расписано: где и когда он будет находиться,
что будет делать. Наиболее жгучий интерес его ближайшего окружения вызывало
планирование им своего выходного дня (суббота была, разумеется, всегда рабочей)…
Так вот, первая половина воскресенья отводилась для поездок по городу, с
обязательным посещением рынка, а во второй неизменно значилось: с 14.00
- "работа над собой". По всей вероятности, этот важнейший пункт
Новым "первым" выполнялся без должного усердия: уходя два годя
спустя со своего поста (опять - на строительный, но уже в союзном министерстве),
он оставался для всех, кто с ним близко столкнулся, прорабом большого полета.
Театр одного актера (Новый Старый "первый")
Говорят: нельзя войти в одну реку дважды. Это неправда. Тому подтверждение
- судьба еще одного первого секретаря нашего обкома - судьба по-своему уникальная.
Он уже был в нашей области "первым". Но не вписался в административно-командную
систему (как он теперь любит говорить, и что, в общем, соответствует действительности)
и без всяких объяснений был освобожден от должности.
Область при нем переживала пору бурного промышленного развития, здесь, как
на дрожжах, рос крупнейший в Союзе территориально-производственный комплекс.
Во времена перестройки это дает основание бывшему "первому" с
возмущением отвергать тезис о том, что будто и у нас был застой. Где-то,
может, и был, но не у нас… И уж, во всяком случае, не в те годы, и не
в экономике…
Еще его первое пришествие оставило о себе добрую память "чистыми пятницами"
(весь город в этот день выходил на улицы с лопатами и ведрами наводить порядок),
многочисленными соснами, появившимися в городах и селах в пору его правления,
и двумя шикарными особняками, выстроенными на берегу Иртыша (едва ли не
в самом людном месте) и отведенными под привилегированную гостиницу (один)
и для проживания четырех семей, включая семью "самого" (другой).
Правда, строительство это получило чересчур широкую огласку, и обладателям
особняка за зеленым забором пришлось переселяться. В конечном итоге при
освобождении поста "первому" поставили в вину и эти хоромы…
То ли дело теперь! Построить личный двух-, трехэтажный особняк для любого
мало-мальски уважающего себя начальника - дело чести, доблести и геройства.
И уж само собой никого не волнует тот очевидный факт, что затраты на его
сооружение, минимум, в несколько раз выше, чем полученная хозяином за все
годы службы зарплата.
Кстати говоря, и построенная в те годы по указанию "первого" гостиница
сохранилась и до сих пор служит по своему прямому назначению.
Он вернулся в область после почти десятилетней отлучки, по просьбам трудящихся.
В прямом смысле слова. Ходоки одной из двух номенклатурных руководящих группировок,
с переменным успехом ведущих борьбу за ключевые посты в области, позвали
его "домой", обещая всяческую поддержку, заверяя, что "актив"
только этого и ждет.
И тот рискнул. И был избран. И в кулуарах тут же был окрещен Новым Старым
"первым". В отличие от подавляющего большинства своих коллег по
номенклатурной обойме он был не только умен, но и начитан и теперь не считал
нужным зарывать эти свои таланты в землю. Избранные места его речей нельзя
пересказать - их можно лишь цитировать.
Вот, например, цитата из выступления на республиканском пленуме ЦК партии.
"Наш корабль перестройки, как тот "Летучий голландец" - на
всех парусах, но без рулевых (теперь уже не поют "Партия - наш рулевой"),
взлетает и падает на крутых волнах перегласности в штормовом океане передемократии,
рискуя разбиться о рифы переплюрализма, а зеленые берега перепроизводства
еще так далеки". Каково? Но это не все… Были в его речах "политические
тараканы и экономические клопы, которые яростно принялись кусать партию,
Советскую власть…" Впрочем, с ними автору речей все ясно - "демократическая
контра, а их идеи - идеологическая марихуана"…
Словом, голыми руками такого не взять - широко образован, во всех смыслах
подкован, любому оратору фору даст. Правда, члены бюро опять загрустили:
иные из его заседаний стали превращаться в откровения Нового Старого "первого"
по тому или иному поводу, напоминающие театр одного актера… Себя он, без
ложной скромности, именовал "батькой": чего там, мол, ну, поругаю
когда-никогда, но не порю ведь, а в случае чего - и прикрою…
Все же он был незаурядным человеком, наш Новый Старый "первый".
Но его второе пришествие оказалось недолгим. Усилиями московских реформаторов
некогда великая страна уже шла вразнос, и ему помимо собственной воли пришлось
довольствоваться ролью похоронщика бывшей советской системы. Той самой системы,
служению которой были отданы его лучшие годы.
Вышло так, что республиканский комитет, который возглавлял наш "первый"
перед возвращением в область, был упразднен за ненадобностью. Через год
с небольшим приказала долго жить и коммунистическая партия, и Новому Старому
"первому" досталось кресло председателя областного Совета народных
депутатов. А потом, как известно, и самим Советам не оказалось места в новой
политической системе суверенных государств, возникших на обломках бывшего
Союза.
Однако Новый Старый "первый" избежал печальной участи большинства
своих номенклатурных товарищей по партии - участи унылых брюзжащих пенсионеров.
Он оказался личностью вполне самоценной - в нем пробудился известный поэтический
дар. Свои стихи он публикует под псевдонимом. По-моему, в них есть талантливые
строки.
Вышла в свет первая книжка его стихов. И кто знает, может быть, мы еще станем
свидетелями настоящей популярности нового поэта.
Воспитательный момент
Заседание бюро обкома партии… На повестке дня вопрос вопросов - ход хлебозаготовки.
Председательствует, вернее, царит, "сам" - первый секретарь Семён
Дмитриевич Кулагин. Семён Дмитриевич и вообще-то крут, а тут еще дела с
выполнением плана хлебосдачи идут неважно… Он мечет громы и молнии.
Другие члены бюро, сидящие с ним за одним столом, опасливо помалкивают.
Провинившиеся директора совхозов и председатели колхозов, жалкой кучкой
сгрудившиеся на стульях в части зала, отведённой для приглашенных, втянули
головы в плечи. Кто-то их них предназначен на заклание.
Метод Семена Дмитриевича в таких случаях хорошо отработан, он прост и убедителен.
Надо найти наиболее злостного нарушителя партийной дисциплины, саботирующего
"первую хлеборобскую заповедь", и примерно наказать - чтобы другим
неповадно было. Способ многократно проверен, действует лучше всяких уговоров.
Жертва уже найдена: Дымченко, председатель одного из колхозов, при обсуждении
вопроса осмелился заметить, что, может, и не стоит так спешить и везти хлеб
на элеватор чуть ли не из-под комбайнов - погода стоит хорошая, можно еще
успеть и очистить зерно, и подсушить…
- Ну да, ты умный, а мы тут все дураки, - следует любимый аргумент Семена
Дмитриевича, за которым им самим обычно вносится предложение об оргвыводах.
Предложений у него, как правило, три: объявить строгача, снять с должности,
исключить из партии. Тут случай особый - попытка усомниться в незыблемости
самой линии, покушение на святая святых - первую заповедь… Отсюда и мера
наказания.
- Предлагаю исключить, - голос Семена Дмитриевича спокоен, будничен. Он
знает, что его предложение будет принято, получит огласку и в следующий
раз ослушников не окажется.
- Семен Дмитриевич, я хочу… - порывается сказать председатель-жертва.
- Потом, потом, - небрежно машет рукой "первый", не удостаивая
его взглядом. - Так. Кто против? Против нет. Кто воздержался? Все ясно -
исключаем.
Семен Дмитриевич обводит усталым взглядом притихший зал заседания. Он доволен
произведенным эффектом. Остается завершить спектакль - поставить последнюю
точку. Семен Дмитриевич и это умеет. Глядя поверх голов, он рассеянно разрешает
исключенному:
- Так что ты там хотел сказать, Дымченко?
- Я беспартийный, Семен Дмитриевич.
Кулагин медленно багровеет, ловит раскрытым ртом воздух, от его царственной
вальяжности не остается и следа.
- Да что же ты, мать твою, молчал! - ревет он на весь зал.
Дымченко невозмутимо пожимает плечами. Директора и председатели, пряча улыбки,
отворачивают головы.
Воспитательный момент испорчен. Начисто.
Проводы
Как-то я улетал в Москву на одном самолете с первым секретарем обкома партии,
направлявшимся в очередной отпуск в подмосковный Барвихинский санаторий.
Провожать его явилось бюро обкома почти в полном составе - каждый на своей
машине. Девять или десять "Волг" одинакового белого цвета проследовали
на летное поле и по ранжиру выстроились у здания аэропорта: первой "Волга"
"самого", потом - председателя облисполкома, затем - второго секретаря
и так далее - согласно железно соблюдаемой табели о рангах.
Когда наш самолет начал разбег, члены бюро, нестройной шеренгой стоящие
у своих "персоналок", прощально замахали руками… Это было трогательное
зрелище. Непонятно, правда, кому все это адресовалось: место "первого"
оказалось с противоположной стороны. Да и не смотрел он в окно, а читал
газету…
Три случая из жизни Гиталова
Рыбалка с блядями
Иван Алексеевич Гиталов - мой старый знакомый, прошедший путь от бульдозериста
до начальника крупного треста, рассказывал, как он по поручению первого
секретаря обкома принимал приехавшего в область со специальной миссией ответорганизатора
(была такая должность) ЦК КПСС.
- Вызывает меня "первый" и говорит: "Есть тебе особое поручение.
Едет из Москвы проверяющий, и такая, говорят, блядь - ничем не взять. Роет
и роет - как крот. Но есть, вроде, у него одно слабое место - рыбалка. Пошлем
его на субботу и воскресенье к тебе, делай что хочешь, но подход найди.
От этого и моя судьба зависит…"
Вечером в пятницу приезжают - проверяющий этот самый и с ним второй секретарь
обкома - сопровождающий. Ну, сели ужинать. Я и так и так, а он ни в какую
- капли в рот не берет, даже разговаривать не хочет… Ну, а какой разговор
между мужиками, да еще незнакомыми, без этого дела… Потом все же закидываю
удочку: может, говорю, завтра на рыбалку съездим? Он вроде оживился: "А
куда?" - "Да тут у нас рядом водохранилище…" - "А
какая рыба?" - "Бывает, окунь хорошо берет…"
Я все это без нажима ему выдаю, чтобы сам клюнул. Он вроде раздумывает,
хотя, чувствую, задело: "А удочки зимние есть? А наживка?" - "Ну,
это не проблема, - отвечаю, - удочки и наживка будут…"
В десять утра договорились выехать. Они стали спать устраиваться, а мне
не до сна - рыбалку же надо готовить. Собрал всех своих браконьеров - делайте,
говорю, мужики, что хотите - душа из вас винтом - хоть всю ночь прикармливайте,
а чтобы рыба утром брала… "Не переживай, - говорят, - Алексеич, рыба
будет… Только, сам понимаешь, и нас надо уважить…"
Куда деваться, пообещал по бутылке белой на брата - но после рыбалки.
Утром пришел за своими рыбаками. Валенки им принес, полушубки. Думаю, может,
без меня уже поладили - да где там. Тот как сыч, и наш темнее тучи. Ладно,
думаю, будь что будет, надо ехать. Мужики мои уже с десяток лунок просверлили
и смылись, как наказывал. Так что мы втроем одни на всем водохранилище.
Я сразу их решил подальше друг от друга рассадить, чтобы, в случае чего,
проще было говорить с каждым поодиночке. Удочки им настроил, дал по спичечному
коробку с мормышем… Сам выбрал лунку примерно посередине между ними. Посидел
минут пятнадцать для близиру - и к нашему на переговоры. "Может, говорю,
сто граммов - для сугреву?" - "Да ты что, - шипит, - неужели не
видишь, какая… блядь? Пусть он сначала выпьет - иди к нему…"
Иду к нему. А тот уже с десяток окунишек натаскал. Обернулся ко мне - совсем
другой человек - шапка на затылке, лицо раскраснелось: "Не думал, -
говорит, - что у вас может быть такая рыбалка… А я к ней еще с детства
пристрастился, на Алтае…" - "И я, - отвечаю, - с Алтая".
- "А откуда?" - "Из Шипунова". - "Ну да, - изумляется,
- а я из Белоглазова".
Выходит, земляки - почти родня. Тут я немного осмелел: "За это все
- и за почин, и за землячество - надо выпить…" Он посуровел: "Да
я и сам не прочь… Но ведь эта блядь тут… Послали присматривать…"
Все же выпили. Тут у него клевать начало, а я опять к своему пошел. Вижу,
ему вся эта рыбалка - тоска смертная. Подхожу, уже без разговоров наливаю.
Он не берет: "Неужели выпил?" - "Еще бы рыбак на рыбалке
не выпил…"
Так я и ходил - от бляди к бляди. То с тем выпью, то с тем… Потом чувствую
- пора им объединяться для этого дела, а то у меня уже сил не остается на
передвижение - я-то двойную нагрузку несу… Кончилось все тем, что ответорганизатор
всю обратную дорогу целовал приехавшего за нами шофера, говоря, что такой
рыбалки у него за всю жизнь не было.
Утром, как положено, доложил "первому": задание выполнено…
Между прочим, хороший мужик оказался этот ответорганизатор - не забыл о
рыбалке и несколько лет спустя помог мне пробить строительство типовой школы
в нашем поселке.
Веский аргумент
После того, как из бригадира бульдозеристов я стал начальником строительного
управления, меня вызвали в райком и предложили вступить в партию. Сказали,
что нехорошо получается: руководитель такого уровня - и беспартийный. А
я - ни в какую, никакие уговоры не действовали. И тогда меня вызвал "первый"
(кстати, это он продвинул меня в начальники). Он уже все знал и долго не
разговаривал. Сказал: "Не вступишь - съедим".
Подействовало - вступил.
Поручение
Освещать работу областной партийной конференции приехал спецкор "Правды".
Хорошо зная, что он доставил массу неприятностей своими корреспонденциями
в других областях, в обкоме спешно сформировали группу по нейтрализации
спецкора.
Конференция шла два дня. Дважды в день руководитель группы докладывал первому
секретарю о проделанной работе. Доклады были краткими и исчерпывающими:
"Все нормально! Пьет!"
На конференции спецкор так и не появился. А отчет опубликовал. И даже критика
в нем присутствовала, но зато после нее не было неприятностей ни у кого
из тех, кто опасался острого спецкоровского пера.
А спецкор несколько лет спустя стал одним из лидеров республиканского демократического
движения и одним из первых лиц в Российском правительстве демократов.
Аудиенция
В область приехал новый собкор центральной газеты. И хотя газета была профсоюзной,
по этикету полагалось представиться первому секретарю обкома. Помощник сразу
предупредил:
- Когда будете говорить с Сергеем Иосифовичем, руки лучше держать перед
собой на столе - он не любит, когда прячут руки и отводят глаза.
Собкор подивился такой рекомендации, но, будучи от природы человеком сообразительным
и не лишенным чувства юмора, решил судьбу не искушать и действовать сообразно
совету.
Аудиенция оказалась недолгой. Сергей Иосифович рассказал собкору о судьбе
его предшественника. Был юбилей у директора завода шин. После чествования
юбиляра на предприятии узкий круг лиц переместился на специально зафрахтованный
для юбилейного торжества пароход. На нем и отмечали, курсируя по Иртышу.
- Ну, выпили, конечно… Ну, закусили… - доверительно излагал первый секретарь.
- А он, борзописец, накатал… Уважаемых людей обидел…
Сергей Иосифович помолчал, вздохнул:
- Ну, я позвонил Михал Андреичу: так, мол, и так, нам таких не надо…
Еще одна пауза.
- Теперь вот вас прислали. Думаю, поладим?
Трансформация
Осень. Начало уборки. Звонок из области в район:
- Почему хлеб не косите?
- Так зеленый еще…
- Это у вас настроение зеленое, - гремит начальственный бас.
Звонок из района в совхоз:
- Почему хлеб не косите?
- Так хлеб же зеленый…
- Это директор совхоза у вас зеленый, - неистовствует телефонная трубка.
Директор совхоза вызывает по рации бригадира:
- Когда косить начнете?
- Так зелень же…
- Это у тебя под носом зелень… Знаешь - как она называется?!
Арбуз без косточек
Любой приезд в область первых лиц республики во все времена обставлялся
торжественно и пышно (хотя, впрочем, последнее почти всегда было скрыто
от глаз широкой общественности). Обслуживание самолета прибывшего лица,
заправка его топливом, маршрут движения и даже контроль пищи (!) обеспечивались
службой госбезопасности. Перекрывались улицы, парализовалось автобусное
движение, сдвигалось время прилета и вылета "рядовых самолетов".
Иногда провинциальное рвение доходило до полного абсурда. Так, первый секретарь
обкома, готовясь угощать обедом нового секретаря ЦК Компартии республики,
"на всякий случай" посоветовал курирующим визит "ребятам
из органов" повыковыривать косточки из нарезанного на десерт роскошного
лебяжинского арбуза.
И повыковыривали!
Добровольная жертва
Дело было в пору, охарактеризованную впоследствии юмористами расцветом
застоя. Первое лицо республики посетило один из хлебных районов. Для него
подальше от лишних глаз, в живописном урочище, приготовили белоснежную юрту
с традиционным бесбармаком и другими угощениями. За качество блюд можно
было не волноваться - они готовились под присмотром незаменимых специалистов
"из органов".
Но случилось непредвиденное. Невесть как затесавшийся в свиту сопровождающих
главврач местной райбольницы первым ринулся к праздничному дастархану -
с отчаянным криком:
- Нет, уж пусть лучше я!..
Пребывавшему в недоумении высокому гостю деликатно пояснили: боясь, как
бы его ненароком не отравили, скромный труженик медицины решил пожертвовать
собой и первым отведать деликатесы.
Увы, все они оказались отменного качества…
Но готовность к самопожертвованию не осталась неоцененной: главврач захолустной
райбольницы вскоре получил весьма ответственный пост в Минздраве республики.
Может быть, впрочем, первое лицо республики тут было и ни при чем.
Как Юрий Кукин чуть не стал диссидентом
Однажды в наш город приехал известный исполнитель своих песен Юрий Кукин.
Мы решили во что бы то ни стало пригласить его на встречу в редакцию. Он
на удивление быстро согласился, часа полтора пел нам свои песни, рассказывал
много интересных историй. Чтобы хоть чем-то отдарить его за этот праздник
общения, правивший в отсутствие редактора зам великодушно предложил ему
опубликовать в нашей газете несколько своих стихов, пообещав "для поддержки
штанов" повышенный гонорар.
Узнав, что тираж газеты за сто тысяч экземпляров, Кукин согласился. Срочно
соорудили подборку на последней странице под рубрикой "У нас в гостях".
Неизвестно каким образом, об этой инициативе узнали в обкоме партии и рекомендовали
от публикации воздержаться. Сгорая от стыда, зам пошел в гостиницу к Кукину
объясняться. Услышав о запрете, Кукин страшно удивился: "А почему?
Стихи-то безобидные…"
Чтобы хоть как-то сохранить лицо, зам предложил: "Хотите, я вам на
память полосу со стихами оставлю?" - "Конечно, хочу, - сразу сказал
Кукин, - буду показывать ее своим друзьям в Ленинграде. Ведь до сих пор
меня еще нигде и никогда не запрещали…"
Вместе с оттиском невышедшей страницы зам вытащил из портфеля бутылку коньяка.
Потом он уверял нас, что они отлично посидели и расстались, взаимно довольные
друг другом.
Тут, наверное, можно было бы добавить, что талантливый романтик Кукин всегда
был далек от политики…Но какое это имеет отношение к нашей истории?
500 парторгов с термосами
В разгар перестройки вошли в моду Всесоюзные селекторные совещания, проводившиеся
всякий раз, когда требовалось осуществить прорыв на том или ином участке
агонизирующей экономики. Зимой в прорыве нередко оказывалась железная дорога
- заносило снегом подъездные пути, простаивали под погрузкой-выгрузкой вагоны.
Посредством селекторных совещаний ударяли партийным влиянием по разгильдяйству
и неорганизованности.
Обычно такие совещания вел неутомимый Егор Кузьмич Лигачев.
И надо же было такому случиться - в число проштрафифшихся попало и Павлодарское
отделение железной дороги. После с неделю бушевавших жестоких буранов в
Экибастузе оказались занесенными снегом многие подъездные пути, стрелочные
переводы. Между тем на экибастузском угле работали два с лишним десятка
тепловых электростанций страны, и вполне понятно, чем были чреваты сбои
в их снабжении топливом.
Отчитывались на селекторных, как правило, штрафники. Дошла очередь и до
начальника Павлодарской железной дороги. Уже немало повидавший на своем
веку, опытный железнодорожник, он знал - оправдываться бесполезно - и потому
бодро заверил:
- Дорогой Егор Кузьмич! Положение поправляем. В 24 часа нормальный ритм
работы на отделении будет восстановлен.
- Это долго: надо управиться за 18 часов, - последовала поправка.
- Можем не успеть, Егор Кузьмич - у нас там одних стрелочных преводов полтысячи
с лишним…
- Ну так закрепите за каждым парторга, и чтобы не возвращались, пока движение
не наладится…Да снабдите их термосами с горячим чаем.
- Так и сделаем, Егор Кузьмич!
Удовлетворенный Лигачев переключился на других проштрафившихся, а ошалелый
начальник отделения с куратором - зампредом облисполкома призадумались.
- Термоса есть, - шепотом сказал начальник отделения, - уже двое суток стоит
целый вагон с китайскими, разгрузить не могут…- Но где я столько парторгов
наберу - чтобы на каждую стрелку?
…Прорыв тем не менее ликвидировали. Обошлись без 500 парторгов. А вот
горячую пищу всем, кто вышел на очистку путей от снега, подвозили…
Лозунг
Близится к завершению очередной исторический съезд КПСС. Городские власти
решили отличиться и ко дню его закрытия начертать гигантский лозунг на фасаде
одного из самых больших зданий - "Решения партии - в жизнь". Буквы
варили из листового металла, в человеческий рост. Это была непростая работа
- в день удавалось выставить на крышу дома две-три буквы.
Однажды первый секретарь горкома, объезжая город, завернул и на этот объект
особого значения.
-Заканчиваем, - не без гордости докладывал ему секретарь парткома предприятия,
которому было поручено контролировать изготовление и установку лозунга.
- Осталось от силы два-три дня работы.
Первый секретарь посмотрел вверх, где уже была выстроена-выписана большая
часть лозунга.
На фасаде красовалось следующее: "Решения партии - в ж"
Что за этим стояло - элементарное наше головотяпство или решили подшутить
рабочие, устанавливающие буквы и пошабашившие накануне вечером именно на
этой букве - история умалчивает. Секретарь парткома получил выговор - за
политическую близорукость. А лозунг в тот же день ударными темпами был закончен.
|
|
| |
|
