ЗАПИСКИ О ДИНОЗАВРАХ

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Некраткое предисловие
Глава 1. «Минск-1», «Минск-32», БЭСМ-4 vs малёк
Глава 2. Спецвычислители времен «холодной войны» vs стажер
Глава 3. М-10 vs промысло
Продолжение следует…

Глава 2. Спецвычислители времен «холодной войны» vs стажер

— Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? — А куда ты хочешь попасть? — ответил Кот. — Мне всё равно… — сказала Алиса. — Тогда всё равно, куда и идти, — заметил Кот. — …только бы попасть куда-нибудь, — пояснила Алиса. — Куда-нибудь ты обязательно попадешь, — сказал Кот. — Нужно только достаточно долго идти. Льюис Кэррол. «Алиса в Стране чудес»

В 1977 году я, зелёный еще инженер-программист, очутился на стажировке в одном из самых секретных конструкторских бюро «Алмаз», в Москве, район метро «Сокол». [I]

А перед этим я давал подписку, что занимаюсь «исследованием верхних слоев атмосферы», и обещался говорить так еще пять лет в случае увольнения. Прошло лет много более пяти, да и страна, коей я давал торжественную и вполне искреннюю присягу, давно уже почила в бозе. Так что вряд ли сболтну лишнее. Вот цитата из «Известий» за не помню точно какую дату, но уже после холодной войны, под названием «Москва закрыла свой ядерный зонтик»:

«Система противоракетной обороны Москвы, как утверждают открытые российские и зарубежные источники, начала создаваться в пятидесятые годы… И уже 4 марта 1961 года на полигоне Сарышыган в казахской пустыне Бетпак Дала была испытана первая в мире противоракета В-1000, которая позволила Н.С.Хрущеву гордо заявить: «Наши ракеты теперь могут попасть даже мухе в глаза!» В восьмидесятые годы возле подмосковного города Софрино появилась усеченная пирамида радиолокационной станции, которая связывала в один информационно-ударный комплекс все системы противоракетной обороны Москвы».

Любопытная мне пришла в голову и странная, хотя и сомнительная, аналогия. Если в горячей реальной войне Москву прикрывала от фашистов знаменитая панфиловская дивизия, сформированная в районе Алма-Аты, то и в холодной, виртуальной войне алма-атинцы играли не последнюю роль в защите Москвы. И возле софринской станции частенько слышалось: вон, казахи приехали на работу. А вообще-то на софринской станции работали представители почти всех республик. У нас даже чемпионаты предприятия по футболу проводились под шутливым названием «чемпионат городов СССР». И хотя никакими героями мы не были, а война была чисто виртуальной, да и проиграна была нами с треском [II], в этом совпадении чудится нечто неслучайное… Поговорить бы об этом с моим дядей, дошедшим до Берлина в годы самой страшной войны в истории человечества, но увы, его давно уже нет, а когда он был жив, я не имел права говорить с ним на эту тему, да он и не поверил бы, посчитал бы, что я разыгрываю его: «Причем, здесь ядерный щит Москвы, ты же работаешь в институте исследования ионосферы?». А давеча до меня дошли слухи, что Путин дал команду станцию опять оживить, ну да нет мне никакого дела до этого, неинтересно мне это теперь, чужая и далекая стала для меня теперь когда-то такая родная и близкая Москва, «город юности моей, безмятежной и веселой»…

Управляли этой колоссальной станцией, состоящей из семи или восьми этажей сотен битком набитых электроникой шкафов, две огромадные ЭВМ, при виде коих в первый раз мне почему-то вспомнилось из школьных уроков по литературе: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Одна, «Эльбрус» [III], управляла станцией в реальном боевом режиме. Вторая, спецвычислитель, замененная затем «рабочей станцией СМ-4» (см. дальше главу 3), управляла станцией в режиме контроля технического состояния, режиме хотя и не реального времени, но логически более сложном — ведь надо было проверять все подсистемы станции во всех всевозможных вариантах, в том числе и маловероятных. Таким образом, вся электроника станции представляла собой нечто вроде трехглавого Змея Горыныча, если за головы принимать компьютеры; при этом две головы работали по очереди, а третья работала всегда, но под управлением одной из вышеупомянутых, и в свою очередь, управляла «туловищем», то бишь самой радиолокационной станцией. Эту третью голову можно уподобить еще спинному мозгу. Вот об головах этого монстра и пойд`т речь в этой главе.

(Кстати, почему-то все советские засекреченные ЭВМ назывались так некрасиво, «Спецвычислитель», а к нему прикладывался совершенно уже неудобовыразимый шифр. Вот немцы бы придумали красивые названия, вспомните историю Великой Отечественной Войны: операция «Цитадель», план «Барбаросса», танки «Тигр» и «Пантера». Но сначала о другом спецвычислителе, с которым мне пришлось иметь дело ранее, еще когда «вечером синим, вечером лунным был я когда-то красивым и юным», а в рабочее время ковырялся паяльником, аки хирург со скальпелем, в медных кишочках маленького, размером со шкафчик, спецвычислителя, в Химках, Подмосковье, под чутким руководством молодых «алмазовских» инженеров, в попытках оживить его. (Пользуясь случаем, хочу сказать, что благодарен моим первым, так сказать, производственным наставникам всю жизнь. И хотя я не стал электронщиком, отошел от железа, их уроки были для меня бесценны. К примеру, недавно я собрал себе компьютер за 50$, вполне работоспособный под win-2000 — конечно, без их уроков я бы не смог это сделать).

Так вот, помните классику, «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого? Тему потом забросили, но тогда это была одна из важнейших и модных, «создание лазерной пушки». А этот мини-компьютер управлял зеркалом этой пушки. Элементы этого зеркала в форме правильных шестиугольников наподобие пчелиных сот были покрыты изрядным слоем золота самой высокой пробы. Уже потом, через много лет, во времена всеобщего растаскивания союзного добра, до меня дошли слухи, что в одном из полуразрушенных зданий валяются странные толстые и тяжеленные шестиугольные пластины, похожие на золотые, но покрытые таким несокрушимым защитным слоем, что никто не смог это золото извлечь — так они и валяются в пыли, никому не нужные. Мне даже обещали подарить на сувенир один из шестиугольников, узнав, что я работал с ними; к сожалению, сувенир до меня не дошел, полагаю, из-за чрезмерной тяжести. Именно программирование этого спецвычислителя было, видимо, толчком к окончательному выбору профессии программиста, был вариант остаться электронщиком, они оплачивались лучше и престиж у них был тогда повыше, чем у программистов. Да и получалось неплохо поначалу.

Однажды пришел на работу с хорошего бодуна, шеф-наставник уже ковырялся паяльником в недрах очередного спецвычислителя, только что сошедшего с конвейера монтажников, время от времени сверяясь с принципиальной схемой этого миниатюрного, по тем временам, компьютера. Я тоже заглянул в схему, мое внимание привлекли ряд то ли электронных переключателей, то ли контактов, которые почему-то напомнили мне ряд пуговиц на модном платье одной моей знакомой. Мне подумалось, а что если монтажник тоже был с бодуна, и ошибся при застегивании пуговок, то бишь контактов или переключателей. А известно что будет, если ошибешься при застегивании первой пуговки — весь ряд сместится. Только я никак не осмеливался уточнить, переключатели это или контакты. Наконец я решился, ткнул пальцем в середину ряда, и спросил, а что будет, если эту пуго… э-э-э, этот контакт перепаять вот сюда? Шеф посмотрел на меня с удивлением, поводил туда-сюда указательным пальцем по схеме, потом опять посмотрел на меня, и сказал: слушай, кажется, ты прав. Тут я совсем осмелел, и показал на самую верхнюю «пуговку»: а если этот контакт перепаять сюда? Шеф проверил, и был очень доволен. Следующий спецвычислитель я уже оживлял самостоятельно. Уже потом, через много лет, до меня дошли слухи, что тот бывший мой шеф вспомнил меня по какому-то поводу и заметил: а этот ваш Ахметжанов, жалко, что перешел в программисты, из него бы вышел неплохой электронщик…

Но что было, то было, я переключился на программирование, хотя меня и терзали сомнения… Я понимал, что нарушаю правило «от добра добра не ищут», и в зарплате теряю, да и наставников своих покидать очень не хотелось, но все таки решился, и начинал с этого спецвычислителя, управлявшего лазерной пушкой, хотя, должен заметить, язык программирования был ужасен, язык «Минск-1» был просто поэмой по сравнению с ним. Задание на программирование сильно напоминало эпизод из одного рассказа Лема и выглядело примерно так: пусть там будет не больше шести строк, а в них о любви и измене, о музыке, евреях, о светском обществе, о несчастье, о кровосмесительстве и крокодилах — в рифму, и чтобы все слова начинались только на букву «Ю». Видимо, маленькие размеры компьютера были важнее всего, вот и сэкономили конструкторы на всем остальном, в том числе, на легкости и выразительности языка программирования. Язык программирования упомянутой одной из голов Змея Горыныча, большого спецвычислителя, на котором мне довелось работать потом лет семь, был намного лучше, хотя тоже не сахар в смысле близости к естественному языку — гораздо хуже нынешних perl, бейсик, не говоря уж о паскале, и кстати, все его команды тоже почему-то начинались на букву «Ю». Об этом речь пойдёт в следующей главе…